Павел Стенькин - Меня не сломили!

После операции я быстро пошел на поправку, хотя условия жизни, казалось бы, этому не способствовали. Дневная норма хлеба для больных узников была меньше, чем для работающих; еще хуже обстояла ситуация с водой. Ее было мало, а пить хотелось постоянно. Если бы не поддержка товарищей, многие из нас просто не выжили бы. Приходя с работы, узники получали свою дневную норму, и каждый стремился часть ужина оставить больным товарищам, а воду приходилось воровать из бочек около кухни. Но передать больным пищу и воду было куда сложнее, чем раздобыть их. Больничные бараки хорошо охранялись, и здоровым заключенным вход в них был воспрещен. Сначала нужно было узнать, где находится больной товарищ. Для этого приходилось простукивать палкой стены барака, выясняя, кто где лежит. Окон в бараке не было. Итак, местонахождение товарища определено, теперь нужны только смелость и находчивость. Рискуя жизнью, человек с котелком воды или супа быстро проскакивает в барак мимо охранника; еще быстрее [251] отыскивает товарища и передает тому котелок. Затем бежит через весь барак, лавируя меж нарами и стараясь не создавать лишнего шума, к противоположным дверям, где стоит еще один охранник. Мимо него нужно быстро проскочить. Если замешкался и попался в руки охранников — жестоко избивают.

Таким же способом носили еду товарищам, находящимся в бункере штрафников. Штрафников посылали на самые тяжелые работы, а на ночь закрывали в особые камеры: в одних можно было только лежать, в других сидеть, в третьих стоять. Кормили наказанных еще хуже, чем больных.

В связи с наступлением Советской армии на фронте, наше положение несколько улучшилось. Перевод на общее питание помог нам прийти в себя; мы немного окрепли физически, незначительно, но все-таки снизилась смертность, хотя побои продолжались с прежней силой. Получив передышку, мы начали готовиться к массовому побегу.

Когда я вышел из больницы, товарищи устроили меня работать в прачечную: там было сравнительно легче. Зарождение подпольной организации, разработка плана побега — все это проходило здесь, прямо на «рабочем месте». Собираться в прачечной было очень удобно: во-первых, здесь работали исключительно советские военнопленные, а во-вторых, гитлеровцы, напуганные тифозной инфекцией, нечасто подходили к нашему «муравейнику».

К августу 1942 года нас осталось всего 120 человек. Это была дружная и спаянная семья. Советские [252] военнопленные теперь имели авторитет у узников из других стран, даже эсманы нас побаивались, а если и били, то только поодиночке. Вместе мы были грозной силой. С каждым днем росли масштабы нашего неповиновения врагам, вскоре и пленные других национальностей стали присоединяться к нам. Командование лагеря встревожилось и решило принять экстренные меры, при этом оно отлично понимало, что в случае массового расстрела военнопленных на территории лагеря, русские непременно окажут серьезное сопротивление, а к ним присоединится и вся двухсоттысячная армия узников лагеря.

Следовательно, от русских нужно было тихо избавиться где-нибудь за территорией лагеря. Наконец эсэсовцы придумали такой способ: под видом обычного похода на работу привести нас на участок бань-газокамер, находившийся в двух километрах от лагеря, и там уничтожить несговорчивых пленников. Эти камеры были только что выстроены, и фашисты думали, что о существовании и тем более о назначении этих «бань» в лагере никто не знает. Камеры еще только проходили испытания, и первыми жертвами предназначалось стать советским пленным. Но, во-первых, об этих «банях» мы уже слышали, а во-вторых, накануне предполагаемых «испытаний» к нам в барак была подброшена записка: «Русские, будьте осторожны: вас хотят убить». Мы разгадали замыслы врага и решили устроить побег во что бы то ни стало. Даже если нас будет сопровождать отряд, равный нам по численности. В это время мы уже обзавелись ножами и другим холодным оружием. Неожиданно немцы отказались от этого варианта казни. [253]

Но через несколько дней в бараке снова очутилась предостерегающая записка: «Русские, будьте осторожны». Оказывается, немцы придумали новый план нашего уничтожения. Под видом дезинфекции одежды нас раздели догола и хотели вывести из лагеря в чем мать родила, лишив возможности пронести с собой оружие. Но в прачечной работали свои, и мы успели перед выходом одеть всех заключенных. Правда, напасть нам в тот день так и не пришлось. Утром, во время поверки, эсманы и виду не показали, что удивлены, увидев нас одетыми. А мы еще раз убедились в коварстве врагов.