Юрий Федосюк - Утро красит нежным светом… Воспоминания о Москве 1920–1930-х годов

Случайная утварь, собранная в комнате Большаковых, отличалась старорежимно-мещанским пошибом: ширма, расшитая аистами, картинки салонного содержания (например, слащавый брюнет с ровным пробором ломает руки перед неприступной красавицей), разрозненные номера журналов «Солнце России» и «Новый Сатирикон» за 1916–1917 годы, граммофон без трубы с пластинками сплошь дореволюционного выпуска в плотных обложках торгового дома «Братья Пате»: танцы, романсы и арии из оперетт. Олег уверял меня, что мать его когда-то обладала хорошим голосом и выступала публично. Не знаю, так ли это было, но вкусы и репертуар этой женщины хорошо себе представляю по пластинкам: «Крики чайки белоснежной», «Гайда, тройка», «Жажду свиданья, жажду лобзанья» и всё в таком духе.

Любимой музыкой Олега был вальс из оперетты Легара «Граф Люксембург». Хриплый голос пел из граммофона, а Олег подпевал:

Любопытное существо являла собой единоутробная сестра Олега Нелли. Было ей тогда три-пять лет: хрупкая, с голубой жилкой у виска, с двумя белокурыми косичками. Крошечная девочка почему-то сразу же прониклась ко мне клокочущей ненавистью, хотя поводов к этому я, видит Бог, не давал. Тем не менее при моем появлении глаза её вспыхивали злобой и она начинала нарочито громко и отчетливо декламировать:

Я не знал до того этих стихов Маршака, но, увидев у Большаковых книжку с ними, понял: смысл декламации состоял в том, чтобы дать мне понять мое близкое сходство с жирафом. Четверостишие, словно фуга, исполнялось непрерывно, на разные голоса, в различных вариациях, но всегда с усиленной выразительностью, преследующей целью уязвить меня до глубины души.

Вот мы играем с Олегом, о чем-то беседуем, а из Неллиного угла доносится в виде немыслимых рулад и пассажей: «Рвать цветы легко и просто» и т. д.

Наконец Олег не выдерживает и кричит:

– Нелька, перестань! Уши оторву.

Но девчонке только приятно, что на нее рассердились, – жаль только, что не я. Сначала тихо, как бы про себя, потом всё более громко и нагло она возобновляет: «Но тому, кто так высо-о-ок…»

В этом распевном «высо-о-ок» слышалась такая ненависть, какую в жизни, даже позднейшей, никто никогда ко мне не испытывал.

Взрослея, Олег всё больше заботился о своей внешности. Его щегольство было каким-то неполным, однобоким: старательно причесанные и смазанные бриолином волосы сочетались с немытой шеей, аккуратно разглаженные брюки («в стрелочку») – с плохо вычищенной обувью. То ли по бедности, то ли по особому пристрастию он чаще всего носил кургузый темно-синий пиджачок с накладными плечами и скругленными бортами. Брюки были много светлее. «В этом весь шик», – поучал он меня.

Однажды, придя к приятелю, я застал его в особо приподнятом настроении. Заговорил о том, о сём, но Олег явно ожидал от меня другого:

– Ты что, не замечаешь?

– А что я должен заметить?

– А галстук!

Тут я заметил, что на нем какой-то необыкновенный светло-зеленый галстук с узорами в виде инея. Олег упоенно дал мне его разглядеть и пояснил:

– Галстук редчайший. Называется «Заморозки в июне».

Мы пошли прогуляться по бульвару, но разговор не клеился. Олег был весь поглощен своим галстуком и жадно ловил взгляды встречных. Словно гоголевский Нос, представлявший собой прежде всего нос, Олег в эти минуты представлял собой главным образом галстук.

А как же закончилась наша война на парте? Олег первым же ударом занял мой важнейший оборонительный пункт в провинции Экстрема. Провинция эта была своего рода Эльзас-Лотарингией, основной спорной территорией. Далее я стал действовать более осмотрительно и не допускал продвижения Олегова войска в глубь своей страны. Война приобрела нудный позиционный характер и вскоре нам наскучила. Мы торжественно заключили мир, по которому Экстрема отходила Олегову государству. Но, поскольку провинция эта не на карте, а на парте была крайне необходима моему правому локтю, великодушный Олег согласился передать мне её безвозмездно в долгосрочную аренду – на сто маломирских года, то есть почти на два общечеловеческих, большемирских. Нормальные отношения между обоими государствами, остававшиеся – неслыханное дело! – вполне дружескими даже в ходе военных действий, были восстановлены.