Иван Панкратов - Токсичный компонент

Зинаида посмотрела на него затуманенным взглядом, вздохнула. На высоте вдоха поморщившись от боли, оперлась руками о подлокотники – и встала, довольно сильно пошатываясь. Добровольский рефлекторно подошёл ближе и ухватил её за локоть. У него сложилось впечатление, что до падения остались считаные доли секунды. Зинаида тут же вцепилась в него другой рукой – цепко, больно, с каким-то щипком.

– Да что ж ты делаешь! – не сдержался Максим. – На кушетку давай!

Он властным движением, не отпуская локтя, направил пациентку туда, куда ему было надо. Она сделала несколько шагов, упёрлась в кушетку, отпустила Добровольского и схватилась за неё обеими руками.

Максим чувствовал, как наливается синяк на плече.

– Разворачивайся! – скомандовал он. – Разворачивайся и садись, потом лечь поможем.

– Вы поможете, ага, – неожиданно прокомментировала Зинаида. – Муж мой где?

– Тебе видней, – ответила санитарка. – Где оставила, там и лежит.

– Точно лежит? – Руднева повернула голову на голос. – Я уехала, он сидел.

– А потом прилёг.

Зина громко икнула, закашлялась и сплюнула прямо перед собой – туда, куда её собирались усадить. Санитарка посмотрела на Максима, а потом отвела взгляд в окно. Менять простыню она не собиралась.

Добровольский её отчасти понимал. Он тоже хотел поскорее принять по Рудневой хоть какое-то решение независимо от того, где она будет лежать – в слюнях, крови или дерьме.

– Ложитесь уже, – далеко не самым командным голосом попросил он Зинаиду.

– Щас, – она кивнула в ответ, да так сильно, что едва не упала на кушетку. – Не гони лошадей, я день рожденья отмечала, вот и накидалась.

Она с трудом распрямилась, развернулась на месте, как избушка на курьих ножках, – к кушетке задом, к хирургу передом, – и грузно опустилась в собственный плевок, особо не примериваясь и рассчитывая только на притяжение Земли.

Кушетка даже не скрипнула – скорее, хрустнула.

– А у меня, между прочим, юбилей, – обратилась она, как показалось Добровольскому, к кушетке. Погладила рукой простыню, подняла глаза на Максима. – Сорок лет, прикинь? Четыре дня назад. Вот тут болит, – внезапно сменила она тему, скривилась и показала куда-то в область чуть пониже необъятной груди. – И в спину…

– Вы четыре дня юбилей отмечаете? – уточнил Максим.

– Почему четыре? – удивилась Зинаида. – Кто тебе такое сказал?

Её мутный взгляд никак не мог сфокусироваться на его лице. Она закинула голову и оперлась руками за спиной, чтобы смотреть просто куда-то вверх.

– Вы же сами сказали – четыре дня назад юбилей был.

– И что? – хмыкнула Руднева. – Ты же новый год не прямо в двенадцать часов отмечать начинаешь? Надо ведь старый проводить, салатик оценить, водочку попробовать.

– В двенадцать, – сказал Добровольский, про себя подумав: «Кого я обманываю?»

– Да ладно! – Зинаида сумела перевести взгляд с потолка на хирурга. – А мы не такие, уж извини.

– Так сколько вы пьёте уже?

– Чо ты пристал? – нахмурилась пациентка. – Неделю я пью. Или две. Какая разница? Мой юбилей. Раз в жизни бывает.

– Живот когда заболел?

– Вчера, – задумалась Зина. – Или позавчера. Сегодня что, четверг?

– Суббота.

– Да ладно! – опять выпучила глаза Зинаида. Немного пошевелив губами, она что-то посчитала и ответила точней. – Тогда дня три уже.

– Хуже становится, лучше или одинаково?

– Раз я здесь – как сам думаешь?

Добровольский скрипнул зубами. Он уже был готов прекратить с ней общаться и написать в истории болезни «Сбор анамнеза затруднён в связи с алкогольным опьянением».

– Давайте ложитесь, мне надо живот посмотреть.

– Да уж смотри, а то болит жуть как. – Зинаида вспомнила, что цель её приезда сюда не в том, чтобы рассказать про юбилей. – Щас… Щас…

Она посмотрела, куда ей надо укладываться, всем видом дала понять, что от неё требуют практически невозможного, после чего начала медленно заваливаться.

Добровольский провожал её взглядом, понимая, что если она решит упасть на пол, он вместе с санитаркой её не удержит. Поэтому оставалось положиться только на инстинкт самосохранения Монсеррат.

Несмотря на все его опасения – у Зинаиды получилось. С кряхтением и бормотанием она около минуты возилась, потом вдруг спросила:

– Разуться-то надо было?

Хирург не стал этого требовать – всё-таки простыня была одноразовая, как раз для таких случаев. Потом жестом предложил поднять кверху платье.

– Ишь ты, прям сразу? – медленно потянула она балахон с пайетками кверху, по сантиметру открывая полные целлюлитные ноги. Максим ожидал от неё каких-то вольностей, но этот пьяный флирт его изрядно разозлил.