Уже тогда, когда на дне древесном
ты жадно пил из прикарпатской туги,
в последний раз из леса причащаясь
правековой чужбины – застеклённой,
чтоб вглубь не пропустить – уже тогда,
когда коснувшись кручи торопливой,
цепляясь онемевшими руками
за ветви скользкие – уже тогда
шаги сбивались в хаосе кореньев
и дрожь колючая пронзала икры,
и сердце медлило.
Уже тогда, как вечер
виденья одиночества лелеял
среди видений фееричных бестий
(убрала тьма тягучие огни
и в жёлтых колбах памяти сокрыла)
беда в твой след за следом вслед ступала,
и впереди маячила молва.
Когда разъятый ликами воров,
шлюх, пьяниц, блудников – всех земляков
с дрожащими и мокрыми губами,
грешащий без греха, забытый город
потел и трясся не в пример трясине,
под перешепт бродячих трепачей,
желавших угодить и всем и вся –
каким дохнуло холодом мне в душу!
здесь, в чужедальней вотчине, в краю,
где раньше всё звучало сердцем сердца,
а слёзы крови – горизонт рядили!
Уже тогда, когда родные с детства,
простые, грешные, честнее правды лица
вдруг двинулись, заголосили разом
над головой твоей, уже тогда,
над головой твоей, уже тогда,
когда в дремоте дорогих околиц
ты чуял неподвижность, а вода
в твердеющих артериях бежала,
и на тебя табун катил (смотрите – вот он!
кричала поражённая толпа
и пальцы жёлтые в твой бок тянула),
писало будущее наугад своё
пропавшее «сейчас».
Уже тогда,
когда последние выстраивались святки
(свят-вечер был, и коляда, и гомон
многоголосой детской коляды) –
ты всё предвидел.
И когда по Львову
неузнанным спешил судьбе приблизить
(ах! вот он! вот он! вот он! – ближе встречи –
миг расставанья),
уже тогда,
когда, заждавшись сладких обещаний,
тебя выглядывали сонмы лиц из клиник,
а векопамятный напев плотиной
вставал торжественно на голоса трамваев
и пешеходов, я прозрел: всё это –
одно неизреченное прощанье
с Отчизною, землёю, жизнью всей.
Ты тут. Ты тут. Прозрачней, чем свеча.
Так тонко, так пронзительно мерцаешь,
Оборванною щедростью пронзаешь,
Рыданьем из-за хрупкого плеча.
Ты тут. Ты тут. Как в долгожданном сне,
Платок, касаясь пальцами, тревожишь,
И взглядом, и движением – пригожей
И пылкой гостьей входишь в мир ко мне!
И вмиг – река! Стремительно, как бы
Из глубины правековой разлуки,
Поток ревёт, ломая волнам руки,
Вдоль берегов, встающих на дыбы!
Пусть память вспыхнет ливнем иль грозой!
Пречистая, святошинского взора
Не отводи! Не устремляйся в город
Унылых улиц, площадей… Постой!
Ты ж вырвался! Ты двинулся! То ль дождь,
То ль горный сель. Медлительно движенье
Материка, внезапный сдвиг и – дленье,
И вечный страх, и рук немая дрожь.
Идёшь – тоннелем долгим – дальше – в ил
Ночной – порошу – снеговерть – метели.
Набухли губы. Солью побелели.
Прощай! Не возвращайся! Хлынул вниз
Зелёный свет. Звезда благовествует
О встречах неземных. В ночи дрожит
И плачет яр. Сыночек мой, скажи, –
Пусть без меня родная довекует.
Прощай! Не возвращайся! Возвернись!
Зажмуренных двое очей,
кривые весы рамен,
гербарий ладоней – звон
из ночи.
А где же та звезда горит,
которую зрит мой сын?
Словно о нить, о восход –
режься.
Какие-то всплески, блеск –
схватки рассвета.
И вот поплыла-плыла
вечность.
Ведь сердце своё приручать,
до памяти добежать,
будто бы на свидание –
будет.
Сегодня на рассвете мне звезда
свой свет внесла в окно, и благодать
такая лёгкая легла на душу
смиренную, и наконец я понял:
что та звезда – лишь сколок общей боли,
пронзённый вечностью, как некогда огнём.
Что именно она – пророчица пути,
креста и доли. Материнства знак,
до неба вознесённый (от Земли
на меру справедливости) – прощает
тебе мгновенья гнева и даёт
блаженство веры – что в конце концов вселенной
твой зов тускнеющий услышан и отмечен
сочувствия желаньем затаённым:
поскольку жить – не приручать границы,
а приучаться быть самим собой
исполненным. Лишь мать умеет жить
и свет распространять вокруг как звёзды.
Осоловел от песен сад,
от соловьев и от надсад.
От неприкаянной свечи
и от дрожащих звезд в ночи.
На небе горняя луна,
как пульс, вибрирует она.
Мерцают вишни и черешни
в саду. Тому мгновенье лил
высокий дождь. И безутешных
воспоминаний ряд будил.
Я распахнул веранды двери,
где хаотичный вертоград,
в себе самом не чуя лад,
мне спящей розы не доверил.
Свеча вздохнула, отпустила,
как голубя, свой пламень в лёт,
и стих твой вырвался без титла,
и дух рванулся из тенёт.
Здесь небо слишком кругло с краю,
и сада лень кругла, в зенит
моя святая мать глядит.
Я в ней – смеркаюсь и светаю.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу