Елена Зубкова - Первый секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущёв

Первый секретарь МГК ВКП(б) Хрущёв на трибуне. 1935 г.

Одновременно шли аресты среди партийцев и хозяйственников: выявляли сочувствующих фигурантам показательных процессов и вообще всех, кто под разными, чаще всего совершенно надуманными предлогами мог быть причислен к «врагам народа». В Москве, как и повсюду, репрессии затронули самые широкие слои населения – от руководителей разного уровня до простых москвичей и жителей области. В годы Большого террора (1937–1938) были репрессированы практически все секретари МК и МГК – из 38 человек выжили лишь трое, из 146 секретарей райкомов и горкомов партии лишь десять избежали репрессий. Всего за 1936–1937 годы органами НКВД Москвы и Московской области были репрессированы 55 тысяч 741 человек.

Потом сам Хрущёв назовет эти события мясорубкой. Но в 1937-м он думал иначе. Выступая в августе 1937 года на пленуме МГК, Хрущёв не стеснялся в выражениях: «Нужно уничтожить этих негодяев. Уничтожая одного, двух, десяток, мы делаем дело миллионов. Поэтому нужно, чтобы не дрогнула рука, нужно переступить через трупы врага на благо народа!» В этих словах позиция руководителя московских коммунистов обозначена предельно ясно. Когда на склоне лет Хрущёв признавался, что у него «руки по локоть в крови», он знал, о чем говорил.

Сталин оценил и деловую хватку, и преданность Хрущёва – в конце 1937 г. он предложил ему возглавить партийную организацию Украины. Хрущёв поначалу отнекивался, ссылаясь на свое незнание украинского языка. Но, скорее всего, из вежливости – слишком велик был соблазн оказаться в роли наместника самого вождя, и не где-нибудь, а во второй по величине республике Союза. Украину он знал, и русский язык вовсе не являлся препятствием к общению. Кроме того, сработал инстинкт самосохранения: оставаясь в Москве, Хрущёв легко мог оказаться следующей жертвой репрессий – по примеру его ближайших коллег и соратников. А на Украине, вдали от эпицентра кровавых событий, можно было по крайней мере на какое-то время исчезнуть с глаз, отсидеться. И он стал паковать чемоданы. В январе 1938 г. Хрущёв прибыл в Киев. Так начинался новый украинский период в его биографии, который продлится почти 12 лет.

Помимо поста первого секретаря компартии Украины Сталин попросил Хрущёва взять на себя обязанности руководителя Киевского горкома и обкома партии. На то были свои причины. Из партийных и хозяйственных руководителей республики мало кто уцелел в кровавой бойне 1937 года. «По Украине будто Мамай прошел», – вспоминал потом Хрущёв. Не упомянул только о том, что «Мамаево побоище» с его приходом вовсе не закончилось. В течение 1938–1940 гг. на Украине были арестованы 167 тысяч 565 человек, пик репрессий пришелся на 1938 год – тогда арестам подверглись 106 тысяч 119 человек. По спискам, направленным НКВД СССР в Политбюро, только за 1938 год было дано согласие на репрессии 2140 человек из числа республиканского партийного и советского актива.

Хрущёв не подписывал расстрельные списки (к тому времени он еще не входил в состав Политбюро), но он давал санкции на арест. И много говорил, выступая в роли идейного вдохновителя репрессивной кампании на Украине. На XIV съезде компартии Украины в июне 1938 года ее новый лидер призывал «добить вражеские силы и уничтожить вражеские гнезда», клятвенно обещал: «Мы почистили, очищаем и будем очищать украинскую землю от врагов народа». Императив «ищи врага!» проходит красной нитью через все выступление Хрущёва. Если колхоз плохо работает – «ищите причины, и вы найдете троцкистов, бухаринцев, буржуазных националистов… всякую сволочь, которая сидит и разрушает колхозное хозяйство». Хотите наладить дело народного образования – сначала ликвидируйте последствия вредительства. Оказывается, «враги насильно загоняли украинцев в польские и немецкие школы» и делали все, чтобы «вытравлять русскую школу из Украины». Зачем? «Чтобы оторвать украинский народ от братского русского народа».

Пройдет два года, и Хрущёв признает, что некоторые коммунисты, репрессированные недавно, «пострадали зря», стали жертвой «клеветников». И не менее горячо, чем раньше, будет уверять: «Мы боремся за каждую большевистскую душу, чтобы ее не отдать врагу и не искалечить». Большой террор прошел свою пиковую точку, и масштабы репрессий, как и свое соучастие в них, надо было как-то объяснять. Безымянные «клеветники» вполне подходили на роль козлов отпущения, как и «нерадивые» чекисты. Чекистов Хрущёв всегда недолюбливал. Некоторые из них «превратились в машину», – размышлял он много позднее, – люди действовали по принципу: если я этого не сделаю, то это сделают со мной. На самом деле он говорил и о себе тоже. Вспоминал, как видел признательные показания обреченных на смерть и верил, не мог не верить этим «фактам».