Тамара Красовицкая - Генеральный секретарь ЦК КПСС, первый президент СССР Михаил Сергеевич Горбачёв

В доме деда Михаил впервые увидел на грубо сколоченной книжной полке тоненькие брошюрки. Это были Маркс, Энгельс, Ленин, издававшиеся тогда отдельными выпусками. Стояли там и «Основы ленинизма» Сталина, статьи и речи Калинина. Читал ли их Пантелей Ефимович, то неведомо, но «Основы ленинизма» и «Краткий курс…» обязательно должны были быть в домах партийных и советских функционеров. А в другом углу горницы – икона и лампада: бабушка – глубоко верующий человек. Прямо под иконой красовались портреты Ленина и Сталина. Это «мирное сосуществование» двух миров нисколько не смущало деда. Сам он верующим не был, но обладал завидной терпимостью. Авторитетом пользовался колоссальным.

– Знаете, какая любимая шутка была у моего деда? – спрашивал, чтобы разрядить обстановку, Михаил Сергеевич. – «Главное для человека – свободная обувь, чтобы ноги не давило».

И пока внук не пошел в школу, он в основном жил с дедом и бабушкой.

– Любили они меня беззаветно, – вспоминал Михаил Сергеевич. – Чувствовал я себя у них главным. И сколько ни пытались оставить меня хоть на время у родителей, это не удалось ни разу.

Сельского парнишку выделяла любознательность и неуемная энергия. Они распирали с детства маленького мечтателя, понуждали, по его собственному признанию, «что-то сделать». Добавим к этому смешанную русско-украинскую кровь двух семей переселенцев, осевших и породнившихся в Привольном. Смесь не только кровей, достаточно характерную для юга России, но и политических темпераментов его дедов.

Михаил должен был пойти в школу. Здание школы построил земский врач Белоусов в 1911 году на земле, подаренной церковью. Здесь были печи в каждом классе. Толщина стен 80 сантиметров! Летом в любую жару прохладно, а зимой в лютый холод – тепло.

Но школьные впечатления перебили другие: в 1937-м с дедом случилось несчастье, означившее конец детству. Арест деда Пантелея Ефимовича Горбачёв пережил столь болезненно, что, достигнув высоких партийных чинов и имея возможность затребовать следственное дело деда, не сделал этого – «не мог перешагнуть какой-то душевный барьер».

Горбачёв пишет о советских реалиях без гнева. Чувствуется, что как человек, родившийся через четырнадцать лет после октябрьского переворота, он уже не знал иной жизни и принимал коммунистическую тиранию не как нечто чуждое, а скорее как «свое» – пусть и грозное и жестокое. Прочитал дело об осужденном Пантелее Ефимовиче только в 1991-м. Только тогда он узнал, что, находясь под следствием, Пантелей Ефимович провел в тюрьме 14 месяцев, вынес пытки и издевательства. От расстрела спасло изменение «линии партии», февральский пленум 1938 года, посвященный «борьбе с перегибами». Дед Пантелей вернулся в Привольное и в 1939 году вновь был избран председателем колхоза.

Перед самой войной жизнь как-то начала налаживаться, входить в колею. Колхоз начал выдавать зерно на трудодни. Дед Пантелей сменил соломенную крышу хаты на черепичную. Появились в продаже патефоны. Стали приезжать, правда, кинопередвижки с показом немого кино. Откуда-то, хотя и нечасто, привозили мороженое.

Горбачёв пишет, что в свободное от работы время, по воскресеньям, семьями выезжали отдыхать в лесополосы. Мальчишки гоняли мяч, а женщины делились новостями да присматривали за мужьями и детьми. Здесь Михаил Сергеевич скорее пересказывает местный вариант «Кубанских казаков»: лесополосы как часть «Сталинского плана преобразования природы» появились после засухи 1946 – 47 годов.

В один из воскресных дней, 22 июня 1941 года, утром, пришла страшная весть – началась война. Все жители Привольного собрались у сельского совета, где был установлен радиорепродуктор, и затаив дыхание слушали выступление Молотова. К началу Великой Отечественной войны Михаилу было 10 лет. Он сам пишет, что помнит все, «многое, что пришлось пережить потом, после войны, забылось, но вот картины и события военных лет врезались в память навсегда». За считанные недели опустело село – не стало мужчин. Повестки привозили ближе к ночи, когда все возвращались с работы. «Сидят за столом, ужинают, вдруг – лошадиный топот. Все замирают… нет, на этот раз посыльный проскакал мимо. Отцу, как и другим механизаторам, дали временную отсрочку – шла уборка хлеба, но в августе призвали в армию и его. Вечером повестка, ночью сборы». Утром отправились за 20 километров в райцентр. Всю дорогу – нескончаемые слезы и напутствия. В райцентре прощались. «Бились в слезах женщины и дети, старики, рыдания слились в общий, рвущий сердце стон. Последний раз купил мне отец мороженое и балалайку на память».