Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №3/2016

Ганна Шевченко, «Обитатель перекрёстка». М., Воймега, 2015

«Выходит женщина красивая / и о погоде говорит», – вот фраза в одном из стихотворений сборника, которой пусть несколько упрощённо, но можно определить его основной характер. У Шевченко много воздуха, много запахов, природа входит едва ли не в каждое её стихотворение – зримо, осязаемо, как полноправная участница всей жизни поэта. «Медленно плывут святые груши», «льётся день, колыхаясь сквозь шторы», «зелёное небо лежит на церквях», «подоконники пахнут дождём», «в окне проплывают небес лоскуты», «ползёт сентябрь дымком из-за угла», – эти наугад мной выхваченные строки дают достаточное представление о стихотворном дыхании Ганны Шевченко, лёгком и взволнованном, о событиях, происходящих в её жизни и отражённых в душе. Ещё бы, уже первое же стихотворение наполнено благоговением перед жизнью – а речь-то идёт всего-навсего о выходе из дома поздно вечером:

В других мирах, в галактике, в глуши,/выходишь из подъезда – ни души,/ туманный воздух чёрен и стеклянен,/ весь этот космос странный городской,/ из любопытства трогая рукой,/идешь во тьму, как инопланетянин. ‹…›

Поневоле вспоминается пастернаковское: «Тенистая полночь стоит на пути,/ На шлях навалилась звездами» (кстати, имя поэта в сборнике упоминается). Но Пастернак ведь о другом – о степи? Так ведь и Ганна Шевченко человек степной. Уроженка шахтёрского городка Енакиево Донецкой области, она сохраняет в себе «степное» художественное мышление, хоть и давно живёт в подмосковном Подольске. Вновь и вновь Шевченко мысленно возвращается на землю своего детства и юности как в таинственный, заповедный мир – туда, «где на склонах цветёт резеда, / где под травой луговая руда / скрыта в корнях зверобоя», где «тёмен неба магический круг, / ковылей непрогляден атлас». А когда речь заводит о городе – строки звучат жёстче, энергичней, –

На заводе вод прорвало турбину,/оборот дождя громыхнул немалый,/ ночью ветер шляпой хлестал рябину-/закровил асфальт от горошин алых, ‹…› но романтики как здорового, незамусоренного городской суетой восприятия жизни, – не убавляется; вообще, надо сказать, автор относится к поэтам, гармонизирующим мир; каждый день автор преобразует в небольшое театральное представление, в котором радость и грусть светло уживаются друг с другом. Этому очень способствует и рассыпанная по многим страницам книги лёгкая насмешливость интонации. Например, в стихотворении «Некогда думать о платье…», – в цепочке фантазий, где юмор словоупотребления прочно держит внимание читателя – откровенно заговариваемого поэтом, который громоздит деталь за деталью:

‹…› Пусть повисит, отвисится,/ пусть шерстяные манжеты/ молью съедаемы будут/ в тёмном трехстворчатом склепе, пусть упокоится с миром, / рядом с жакетом под полкой, хламом заваленной пыльным ‹…›

Одно из стихотворений заканчивается, пожалуй, полушутливо: поэт выражает надежду, что «когда-то / земле и небу пригожусь». Но из этих слов, однако, можно сделать вполне серьёзный вывод: Ганна Шевченко живёт в ладу с природой, и всеми своими стихами объединяет землю и небо. А это уже не просто «красивые стихи». Это – поэзия.

Даниил Чкония, «Стихия и Пловец: Другие стихи (2013-2015)» М.: Время, 2016

Чкония столь разнопланов, что думаю: с чего начать разговор о его книге? Начну с этих строчек: главное притронуться к струне/так чтобы дыхание коснулось/ нот и фраз доступных только мне/ чтобы это и в тебе проснулось

Они важные, эти строки: стихи автор понимает как пение своим и только своим голосом, – пение, которое должно дойти до сердца читателя. О читателе он помнит и читателя уважает – это видно хотя бы по тому, что стихотворения свои ни когда не затягивает, в нём вполне развито чувство меры. Отличает стихи Чконии быстрый, иногда стремительный темп и ясность выражения поэтической мысли. Никаких экспериментов, всё – в рамках классической традиции. В связи с этим возникает вопрос: почему отказался от пунктуации и заглавных букв – что было бы уместней при «проборматывании» стиха, при фиксировании потока сознания, при течении речи «из ниоткуда в никуда»? В той поэтике, в которой работает Чкония, запятые ведь всё равно мысленно расставляешь… И почему проскакивают такие банальные рифмы, как «плачу – значу» (как в одном из ранних стихотворений Евтушенко), «одежд – надежд», случайна ли строка «голуби целуются на крыше» (из известного стихотворения Николая Старшинова, ставшего песней в исполнении Аркадия Северного)?.. Я сказал о «проборматывании», – да, Даниил Чкония не из «тихих» поэтов, – что особенно проявляется в стихотворениях, говорящих о радости, о силе жизни, которые побеждают уныния и страхи. «Его» птицы, которые растерянно к ночи усаживаются в гнёздах, поутру взмывают в небо – «и с высоты слетают голоса – / какую песнь из каждого исторгла / луна река окрестные леса / испуг не пересилит их восторга». Или в стихотворении, строчка из которого подсказала название книги (и где мы единственно встретим заглавные буквы): «Пловец владеет телом / владеет он водой», «вода владеет телом / усталого Пловца» – такое вот завершение: «принадлежа друг другу/ Стихия и Пловец/ всё движутся по кругу/ как завещал Творец». В общем, Чконию можно назвать скорее поэтом не радости, а надежды, поэтом проблесков радости, о чём говорят многие строки в книге; к нему вновь и вновь возвращаются уверенность в том, что «жизнь до упоения невозможна». И никогда он не забывает о том, что «не случаен радужный покой // что и печаль и боль берут другие / и вдаль уносят в призрачных руках», – чудесная перекличка с Борисом Рыжим, который в стихотворении о «Фантазии» Фета разгадал заключённую в этом стихотворении мысль: «Всегда ведь находится кто-то,/ кто горечь берёт на себя».