Он старше меня на шесть с половиной лет. В детстве это просто разные поколения. Не часто бывает, чтобы старший брат считал младшего за человека и общался с ним.
Мой папа недаром звал Леву «дядюшка». Лева был прирожденным воспитателем, учителем и наставником. Сколько я себя помню, Лева заботился обо мне, воспитывал меня. Все детство Лева был моим старшим и очень близким другом, который так нужен любому мальчишке.
Когда мы жили в Ленинграде, а мой папа – в Москве, Лева регулярно писал ему обо мне. Сохранилась его поздравительная открыточка от 14 апреля 1929 года.
Он пишет:
Дорогой Ваня!
Поздравляю Тебя с дне рождения. Немного напишу тебе про Талочку. Как он на извозчике чуть не покатался. Переходит он улицу перед носом проехала лошадь. Он вырвался из рук и побежал. Его задержали. Он говорит не «тятя», а «папа». Но только это бывает иногда но чаще всего это со сна особенно утром.
Л. Малаховский
Леве тогда еще не было восьми лет, а мне – полтора. Он не ходил в школу, но писал уже письменными буквами. Что поражает прежде всего – ни одной ошибки по незнанию! «Особенно» пишет через два «н»! Ставит кавычки! «Извозчика» пишет верно! Редкие его ошибки – это описки, типичные для грамотных взрослых, даже для наборщиков: например, пропуск буквы («с дне рождения»), когда мысль опережает руку. Видимо, лингвистический талант у него врожденный.
Лева научился читать рано, года в четыре с половиной. Но кто же учил писать Леву? Сразу видно, не учитель. Некоторые буквы он пишет так, как пишут взрослые, а не как в школе учат. Например, букву «д» он пишет хвостиком вверх. Букву «х» полагалось писать как две кругленькие С, которые смотрят в разные стороны и касаются спинками. А он пишет «х» жестким крестом. Буква «т» иногда написана как надо , по-письменному, а иногда как печатная «т» – такое экономное написание бывает у многих взрослых…
Стоит взглянуть на любой мамин автограф – вот оно, ее написание! Значит, не только читать, но и писать учился сам, заглядывая в мамины бумаги. Его лингвистический талант проявлялся в любознательности, в самостоятельном желании учиться читать и писать. А его природная аккуратность – в стремлении писать правильно.
Талику один год. Ленинград, 15 августа 1928 года
Лева – центр моего детского мира
В Леве не было мальчишеской агрессивности. Левина мужественность более всего проявлялась в его отцовском ко мне отношении. Это отцовское чувство было в нем задолго до того, как у него появились свои дети. Я, «младший братик», с самого раннего детства чувствовал на плече его руку.
Удивительный был у него педагогический талант. Он умел сказать мне, ребенку, нужное слово в нужный момент. Например, чтобы я не перегибался на балконе через перила, он сказал мне, что голова тяжелее всего остального туловища.
Естественно, я свято поверил этому и до сих пор просто не в состоянии смотреть с балкона вниз! Вопреки физике я «точно знаю», что «голова тяжеле ног». И ведь что важно: сказал, позаботился. А я не догадался сказать это своим детям!
Талик с бабушкой Анной Федоровной Смирновой и отцом Иваном Игнатьевичем Хатуриным
И уже с большим опозданием узнал, что они не только смотрели с балкона вниз, но, захлопнув дверь (а ключ остался дома!), перелезали по балконам с четвертого этажа на наш третий…
А кaкие Лева мне дaрил подaрки ко дню рождения! Кaждый из ниx был cобытием. Aвгуcт я обычно проводил в лaгере или нa дaче и cпешил домой, знaя, что тaм меня ждет Левин подaрок. Я иx кaк cейчac помню. В 1935 году он подaрил мне зaводной (!) грузовичок, в 1936-м – удивительный, непонятный и зaгaдочный жироскоп. В 1937-м в коробке из-под тaбaкa, зaботливо укутанные ватой, лежали двенадцать разных птичьих яиц! В 1938-м он подaрил мне замечательный перочинный нож, где было десять предметов, даже ножницы и отвертка и – неизвестно для чего! – штопор. А в 1939-м – настоящий компас.
В 1931 году мы с мамой и Левой уехали к папе в Москву. Папа любил Леву и много общался с ним. А Лева в его десять—двенадцать лет регулярно давал папе советы, что он должен делать как отец для моего развития и воспитания.
Читать дальше