Иван Бутовский - Фельдмаршал князь Кутузов при конце и начале своего боевого поприща. Первая война императора Александра I с Наполеоном I в 1805 году. Письма М. И. Кутузова 1805–1806 и 1812–1813 годов

Пока стояли мы в Браунау, главнокомандующий приказал назначать к нему с каждого полка на ординарцы офицера с одним унтером из дворян, преимущественно портупей-прапорщиков и юнкеров, и по одному рядовому на вести. Дней за семь до выступления, пришла и мне очередь. Рано утром ввели нас в огромную аванзалу и построили в две шеренги, юнкеров в первую, рядовых во вторую; офицеры стали на правом фланге. Скоро зала наполнилась генералами и штаб-офицерами. Сзади нашего фронта была маленькая дверь, в роде потаенной, и оттуда, через полчаса, вышел Кутузов в теплом вигоневом сюртуке, зеленоватого цвету. Скромно пробравшись вдоль стены к правому флангу, сперва прошел он офицеров, разговаривая с некоторыми, а потом начал смотреть наш фронт. Я стоял, по старшинству полка, первый; гренадерские полки находились в авангарде и от них не было ординарцев. Михайло Ларионович, подошед ко мне, спросил мое имя и которой губернии? На ответ мой, он вскричал: «Ба, малороссиянин!», и, обратясь, к Милорадовичу, примолвил: «Благословенный край, я провел там с корпусом мои лучшие годы: люблю этот храбрый народ!» Случившемуся тут же моему шефу, генералу Дохтурову, он приказал оставить меня при главной квартире бессменным. После я узнал, что Кутузов часто посещал дом моего деда, и нередко проживал у него дня по три и более. Переступив во вторую шеренгу и проходя по ней, он проговорил с каждым вестовым несколько слов: все из них были уроженцы великороссийских губерний, и он о каждом русском племени отозвался в различных выражениях, с искусной похвалою, от которой у каждого выступала на лице краска, изобличавшая желание оправдать ожидание главнокомандующего. Потом, он обратился к генералам, и более часа громко рассуждал с ними о движениях неприятеля. Когда он ушел с некоторыми из окружавших во внутренние покои, дежурный штаб-офицер вывел нас и указал наше место в коридоре, примыкавшем к кабинету главнокомандующего. Обед нам шел от его стола; я оставался при нем до выхода из Браунау, и не раз, дежурный генерал, Иван Никитич Инзов, требовал меня к нему.

Какими надеждами старый солдат преисполнен был во все это время! Но с 11-го октября, как прибыл к нам австрийский генерал Макк, опасное положение нашей армии объяснилось. В ночь 16-го октября потребовали всех ординарцев и вестовых в аванс-залу главнокомандующего. Едва мы стали по местам, вышел Кутузов, заметно гневный. Никогда не забуду той минуты, когда он, как бы с досадою, обратясь к нам, приказал явиться в свои полки; потом, вертя табакерку в руках, очень вразумительно сказал: «Цесарцы не сумели дождаться нас, они разбиты; немногие из храбрых бегут к нам, а трусы положили оружие к ногам неприятеля. Наш долг отстоять и защитить несчастные остатки их разметанной армии: скажите это и вашим товарищам».

Так неудача генерала Макка под Ульмом расстроила общий план союзных армий. Кутузов оставался однако большим препятствием для Наполеона, и он двинулся вперед усиленными маршами, чтобы нагрянуть врасплох и не допустить нас соединиться с австрийскими и русскими корпусами. Не смотря на известный погром австрийских войск под Ульмом, русский вождь, к удивлению немецких генералов, не оставлял Браунау сряду пять дней, пока вполне не обрисовались движения западного завоевателя, нетерпеливо жаждавшего скорее истребить передовую русскую армию.

Когда мы пришли в свои полки, вовсе не с отрадными вестями для товарищей, последовал приказ, чтобы войска собирались у главной квартиры; однако еще никто не знал, куда пойдем, вперед или назад; все думали, даже генералы, что идем против французов. Не без сожаления покидали мы свои гостеприимные и покойные квартиры; хозяева, особенно доброхотные хозяйки, напутствовали нас хлебом-солью и благословениями. Подойдя к Браунау, полки строились на показанных местах под городом, по направлению к Ульму. Часа два простояли на месте, все в той мысли, что идем на Ульм; так толковали сами жители, вышедшие из города провожать нас. Вдруг отдан был второй приказ, чтобы трогались с мест по вестовой пушке. Нс прошло и часа, как, 17-го октября, чем свет, раздался выстрел на площади перед квартирой главнокомандующего. Снявшись с позиции, мы вышли на шоссе, и тут-то, к удивлению горожан и нашему, поворотили нас в обратный поход левым флангом. – «Ба, ба! – заговорили в рядах солдаты, – кажись, мы идем назад, ребята? – Кажись, что так! – Да и без проводников! – Да к чему ж их! дорога-то знакома. – Уж не зашел ли француз с тылу! Вишь, эти брудеры так шайками и бредут на попятную!», 19-го октября, поздно вечером, вся армия пришла в Лайбах, где простояла двое суток. В три дня усиленного марша, мы сделали более ста верст, и оставили французов, едва появившихся на реке Инн, далеко назади. Наши войска и на этих первых переходах уже не находили заготовленного провианта, кроме небольшого количества соломы и дров. Косо смотрели на нас жители и жительницы: у последних уже не встречали мы прежних умильных взглядов; прищуря глаза и сжав губенки, они провожали нас как разлюбленных. Так озадачило их наше обратное шествие. Наполеон, между тем, прибежав в Браунау, удивился, что не нашел русских, и, бросясь за ними в погоню, еще более поражен был столь поспешным отступлением, которое совершено в таком порядке, что не оставили ему из рядов ни одной души, хоть, так сказать, для языка.