. Здесь из ложно понимаемого беспристрастия можно впасть в крайности, и, желая быть новым, можно сделаться несправедливым. В эту именно ошибку впал Тьер, обнаруживший, в четырнадцатом томе своей «Истории Консульства и Империи», самое забавное незнание обстоятельств жизни Кутузова и грубое пристрастие, когда начал говорить о степени участия Кутузова в событиях кампаний 1805 и 1812 года. Сочинение Тьера вызвало возражение со стороны ближайшего наследника покойного фельдмаршала; но возражение это ныне парализовано рядом весьма коротких отрывков, появляющихся в той же газете, где было напечатано возражение на Тьера в защиту Кутузова. Отрывки, о которых говорим мы, имеющие между собою мало общего и почти бессвязные, печатаются в «Северной Пчеле», под заглавием: Несколько мыслей по поводу двух сочинений об Отечественной Войне, вышедших в 1856 и 1857 годах. Собственно говоря, «Мысли» были высказаны в первых двух отрывках, а затем автор (хотя до сих пор и не подписавший своего имени, но в котором, по частым ссылкам на преждеизданные сочинения, нельзя не узнать известного И. П. Липранди) начинает скромное повествование о своей деятельности в 1812 году, о значении тогдашнего генерального штаба в армии и прочих, по-видимому, очень важных для него и очень неважных для публики, предметах, пересыпая эти разглагольствия нападками на сочинение генерала Михайловского-Данилевского и опровержением некоторых мест из его действительно невнимательно составленного повествования. Направление и взгляд автора большею частию знакомы из преждеизданного г. Липранди сочинения «О настоящих причинах гибели Наполеоновых полчищ в России» и пр.; но на этот раз г. Липранди не ограничивается одним только разбором кампании 1812 года; он высказывает свои собственные мысли о теории военного искусства, раздает венки тем, кто ему нравится, и с безусловною строгостию поступает с теми, кто заслужил его немилость. Подождем, чем это окончится, но на первый раз не можем удержаться от того, чтобы не высказать, какое тяжелое чувство производит на душу повторение г. Липранди словца «я», при всех возможных случаях: нужно ли решить современные вопросы военной науки, или сказать как должно писать историю, или пояснить, что такое настоящий и ненастоящий генеральный штаб – г. Липранди берет себя и свое я исходною точкою. Называя себя сам человеком необразованным (в военной теории), г. Липранди смело судит и рядит обо всем.
И, наконец, не грустно ли встречать, рядом с именами Кутузова, Барклая, Багратиона и всех именитых. людей двенадцатого года, беспрестанное повторение я, я, я, г. И. П. Липранди.
Мы однако разговорились о г. Липранди гораздо более, чем заслуживают отрывочные статьи его; подождем появления последнего отрывка и тогда скажем свое о них мнение; теперь же снова обратимся к Кутузову. Г. Липранди заслуживает особенного упрека за то, что, будучи очевидцем происходившего в 1812 году, он не хотел или не умел понять нашего великого полководца, и в тех случаях, где говорит о нем, делает это с легкостию тона, неприличною для русского, ценящего свою народную славу. Кутузов мог иметь своих завистников и недоброжелателей; но как же офицеру генерального штаба, имевшему завидное счастие видеть Кутузова и состоять под его начальством, лишить себя удовольствия разговориться о том, какими средствами умел маститый вождь одушевлять солдат своих и заставлять их решаться даже на невозможное.
Мы не хотим писать критического разбора сочинения г. Тьера, но, дабы показать, до какой степени были ложны и произвольны все его отзывы о Кутузове, поместим здесь ряд семейных писем князя Михаила Иларионовича, где сам он или писавший по приказанию князя, зять его, князь Кудашев, сообщают известия о происходившем с 11-го сентября по 15-е декабря 1812 года; письма эти вполне доказывают, до какой степени спокойно и ясно, смотрел наш полководец на значение совершившихся событий, заранее предвидел исход их и в последнем письме высказал сам, в чем состояла заслуга, которую сделал он для России.
За сообщение этих истинно драгоценных документов, приносим мы искреннюю благодарность старшему внуку Светлейшаго князя Смоленскаго, Павлу Матвеевичу Толстому [1] Павел Матвеевич Толстой, чтя память своего великого деда, определил ежегодно на вечные времена в полк его имени по 300 р. сер. на поминовение и, сверх того, содержит на свой счет двух инвалидов того же полка при памятнике, устроенном в с. Покровском, д. Моча, где князь Кутузов пробыл три дня до передвижения на калужскую дорогу. Из пяти дочерей Князя Смоленского – старшая – Прасковья Михайловна, была в замужстве за сенатором Матвеем Феодоровичем Толстым; вторая – Анна Михайловна – за Хитровым; третья – Елисавета Михайловна – сначала за Тизенгаузеном, а потом за Хитровым; четвертая – Екатерина Михайловна – за князем Кудашевым, а потом за Сорочинским, и пятая – Дарья Михайловна, за Опочининым.
. Письма были писаны его дедом к матери П. М. Толстого, Прасковье Михайловне, урожденной Кутузовой, и отцу его, сенатору Матвею Федоровичу Толстому. Мы испросили разрешение сохранить их со всеми особенностями правописания… Повторяем, что французские письма принадлежат князю Кудашеву; на них светлейший приписывал своею рукою по нескольку строк или писал тут же особое письмо по-русски, а когда князь Кудашев был послан для партизанских действий, Михаил Иларионович сам вел переписку.
Читать дальше