Александр Городницкий - И жить еще надежде…

Твоя жизнь могла бы стать поучительным примером для молодежи, однако, к сожалению, не станет таковой, ибо вся книга наполнена неприличными сексуальными историями и подробностями». Далее идет подробное перечисление: «Страница 8, 5-я строка сверху, страница 12, 7-я строка снизу» и так далее. Письмо примерно такого же содержания я получил из Петербурга от старейшего собирателя авторской песни бывшего фронтовика Николая Федоровича Курчева. Только страницы и строчки отмечены были другие. Почти в это же время я получил письмо от женщины из Екатеринбурга: «Дорогой Александр Моисеевич. Я давняя поклонница Ваших песен и прочитала Вашу книгу, как детектив, почти не отрываясь. Однако книга меня расстроила. Дело в том, что я недавно пережила серьезную семейную драму. Мой муж оказался горьким алкоголиком, и я вынуждена была уйти от него с двумя детьми. Вся же Ваша книга — сплошной панегирик пьянству: 23 страница, 4-я строка сверху» и т. д. Я приуныл. А тут еще некстати вспомнилось: моя жена, перелистав рукопись перед тем, как я отвез ее в издательство, отодвинула ее в сторону и недовольно сказала: «У настоящего мужчины было бы что вспомнить в жизни, а у тебя только пьянка и бабы — больше ничего». Я приуныл окончательно. Меня, однако, утешил мой давний друг поэт Игорь Губерман, который, прочитав мои воспоминания, заметил: «Старик, я с трудом осилил твою писанину. Очень скучно, — какие-то экспедиции, наука, Атлантида. Ни любви, ни выпивки».

Надеюсь, что с этой книгой подобных проблем не возникнет.

Моя память с возрастом, как и слабеющее зрение, делается дальнозоркой, — я начисто забываю события недавних дней и неожиданно для себя отчетливо вижу разрозненные картинки далекого детства. Так, например, мне ясно вспоминается, как в 36-м году с Андреевского собора, неподалеку от которого стоял наш дом на Васильевском острове в Ленинграде, срывали кресты. Примерно в то же время была взорвана часовня Николы Морского на Николаевском мосту, названном так по этой часовне. После революции мост переименовали в честь лейтенанта Шмидта. Саму же часовню, по преданию, не трогали до смерти академика Ивана Петровича Павлова, жившего в «доме академиков» на углу Седьмой линии и набережной Невы. Великий физиолог был верующим и регулярно посещал эту часовню. Сразу же после его смерти часовню взорвали, но то ли постройка была крепкой, то ли взрывчатку пожалели, а вышло так, что распалась она на три больших части, которые долго потом разбирали вручную. Отец рассказывал, что мы с ним как-то проходили мимо взорванной часовни и я спросил у него: «Папа, когда ее склеят?»

Я родился на Васильевском острове и могу считать себя островитянином. Первые зрительные воспоминания связаны для меня с такой картиной: в начале моей родной улицы, перегораживая ее, сереют грузные корпуса судов, а над крышами окрестных домов торчат корабельные мачты.

Седьмая линия Васильевского острова между Большим и Средним проспектами, где располагался наш дом, беря свое начало от набережной Невы, в конце своем упирается в речку Смоленку. Как известно, по дерзкому замыслу Петра василеостровские линии и должны были быть поначалу не улицами, а каналами, соединявшими рукава Невы. Обывателям же василеостровским вменялось в обязанность иметь лодки «дабы по этим каналам ездить». Однако первый санктпитербурхский губернатор, вороватый «светлейший князь Ижорский» большую часть отпущенных казной для рытья каналов денег употребил на обустройство своего роскошного дворца на василеостровской набережной, развернув его фасадом вопреки воле Государя к Неве вместо здания Двенадцати Коллегий. Каналы поэтому получились узкие, непроточные и такие грязные, что их пришлось засыпать.

Я называю себя ленинградцем, ибо звукосочетание «Ленинград» услышал задолго до того, как узнал имя человека, с которым оно связано. Кроме того, мне трудно называть блокаду «Петербургской». Конечно, умом я понимаю, что Великому и многострадальному городу необходимо вернуть историческое имя, и все-таки…

Читать дальше