Карина Добротворская - Кто-нибудь видел мою девчонку? 100 писем к Сереже

рывно). Ты, напротив, обладающий прекрасным слухом

и хорошим голосом, текстов не знал. К тому же был

измучен джетлагом и никак не проявлял свой артистизм.

Заметил ли ты, что происходило между мной и Лешей

в тот вечер? Думаю, да — не заметить это было

невозможно. Но ты никак не отреагировал и ничего мне

потом не сказал. То ли потому, что устал. То ли потому, что всё еще мне доверял. То ли потому, что предпочел не

заметить. Скорее всего — и то, и другое, и третье.

Глубокой ночью мы вышли из Любкиной квартиры.

Леша, которого все считали почти патологически

сдержанным, был возбужден, хотел купить в киоске

шампанского и продолжать, продолжать, продолжать, но ты жестко сказал, что нам пора. На лестнице не

горели лампочки, была кромешная тьма. Леша, идущий

впереди, протянул мне руку (почему он, а не ты?).

От этой дрожащей руки в темноте меня ударило током.

Всё было ясно.

На следующий день Леша пришел в “Сеанс” —

277

вместе с коммерсантовской коллегой. Я с какой-то

тоскливой обреченностью и сильно стучащим сердцем

смотрела, как они идут по двору. Прекрасно понимала, зачем он пришел.

Когда они ушли, наблюдательная Элла Липпа ска-

зала мне:

— Карина, он приходил ради вас. Он совершенно

потерял голову, весь дрожал. Он не мог смотреть на

вас и не мог на вас не смотреть.

Я это и сама видела. Сейчас мне кажется, что в тот

момент я уже знала, чем всё кончится, — слишком

решительным было его чувство.

В тот вечер я сказала тебе, что Леша приходил

в “Сеанс”.

— Зачем? — вяло поинтересовался ты.

— Ну не знаю, Любку повидать или еще зачем-

то, — ответила я. Сердце колотилось — я тебя обманы-

вала. И добавила, что Тарханов обещал сводить меня на

следующий день в Эрмитаж со служебного входа —

какая-то там крутая выставка.

— Ну-ну, сходи.

В тот Лешин приезд между нами ничего не прои-

зошло — разве что мы поцеловались в щеку на проща-

ние (Леша потом вспоминал, что потянулся к моим

губам, но я отдернула голову). Через две недели он

приехал снова, выдумал какие-то проблемы с питер-

ским отделом. Потом еще раз. Потом стал ездить

в Питер по нескольку раз в месяц. Это продолжалось

почти год. Мы встречались в гостиницах, чаще всего —

в “Москве” (около Александро-Невской лавры), где он

останавливался. Подробности я тебе рассказывать

не буду. Я ведь пишу о нас с тобой, а не о нас с ним.

Но всё равно что-то рассказать надо? Я примерно

278

представляю, какие вопросы ты мог бы задать мне сей-

час. Но мне и самой до сих пор не всё понятно.

Влюбилась ли я в него? Да, безусловно, что бы кто

ни думал. Меня сбила с ног его одержимость мною, никак не сочетающаяся с его хорошо темперированным

образом расчетливого удава в сиропе. Меня заворажи-

вали страстные письма, которые он писал мне каждую

неделю аккуратным убористым почерком (мы обычно

отправляли письма по почте — до востребования).

Меня пленяли его безупречные манеры, его вежли-

вость, его искушенность — он знал толк в еде, во французских винах, водил меня в дорогие рестораны, разбирался в модных брендах, был знаком со многими

знаменитыми людьми. Будучи заведующим отделом

культуры, он обладал большой властью — в том числе

и над нами с тобой, кстати. Был ироничен, циничен —

хотя никогда по отношению ко мне или к тебе. У него

был прекрасный вкус, крепкие нервы, чутье на

пошлость — твой откровенный романтизм тут же стал

мне казаться слишком пафосным, даже старомодным.

Леша быстро понял мое эротическое устройство

и научился им виртуозно управлять — точнее, чем кто-

либо из предыдущих моих мужчин: это тоже сыграло

важную роль. Леша был буржуазен — в лучшем смысле

слова. Ценил деньги и всё, что они могут дать, умел их

считать, не выносил истерик и эксцессов, хотя любовь

ко мне была, конечно, эксцессом, взорвавшим его

устойчивый мир. Он мог работать в офисе днем

и ночью — не только потому, что был дисциплинирован, но и потому, что любил работать. Он был талантлив.

По-другому, не так, как ты, но он умел жонглировать

изящными мыслями, сыпать парадоксами, играть сло-

вами и — как он любил говорить — “доставлять чита-

телю удовольствие”. Мне, уставшей от постоянного

ощущения опасной жизни, всё это казалось воплоще-

нием надежности, незыблемости и благополучия.

Но главное — я чувствовала, что здесь у меня