Андреа Пирло: Думаю – следовательно, играю!

– Сандрино, я ухожу.

Он даже не удивился:

– Мне очень жаль, но это правильный выбор.

Он первым узнал о моем решении, после моей семьи. Каждый день он был рядом, шаг за шагом, слеза за слезой. Иногда мне бывало особенно трудно, внутри меня все время шел обратный отсчет – не так легко бросить то место, о котором ты знаешь все, все его секреты. Маленький мир, давший мне больше, чем я ему, без сомнения, вызывавший во мне сильные эмоции.

Я чувствовал то дискомфорт, то грусть, и это чувство в любом случае было мне уроком: от слез становится легче, они являются очевидным объяснением того, кем ты являешься. Я не сдерживался. Я плакал, и мне не было стыдно. Как будто бы я сидел в аэропорту, у меня в руках был билет, и оставалась секунда до момента, когда я попрощаюсь с друзьями, родственниками и врагами. И через мгновение мы расстанемся навсегда.

Я ежедневно звонил своему агенту, особенно в те дни, когда мне нужно было пережить горечь поражения, но ему это было не очень-то интересно. По крайней мере, меньше, чем обычно. Амброзини, а позже Ван Боммель, играли в зоне перед защитой, на моем месте были другие люди (хотя это и были мои друзья), а меня вырвали из собственного сада, как сорную траву.

– Туллио, какие новости?

Новости всегда были только хорошие и отличные. Почему-то мое расстройство повышало мою ценность для контрактов. Я был словно крестик на карте сокровищ.

Вылезли все, даже «Интер». Словно в Милане произошло землятресение. А что если бы сейсмограф был сломан? Они позвонили Тинти и задали ему простой вопрос:

– Андреа вернулся бы к нам?

Мне передали его слово в слово:

– Андреа, ты вернулся бы к ним?

Нельзя ничего сразу отвергать. И у меня был заготовлен хороший ответ для всех.

– Слушай, что они хотят.

Они хотели меня. Но они были медленными (замечательными, но такими медленными) – в смысле, что перед началом серьезных переговоров им надо было понять, как закончится чемпионат, кто будет тренером в следующем сезоне, каковы будут планы и цели команды… Лично со мной разговаривали всего один раз. Я хорошо это помню, это было утро понедельника, сезон только что закончился.

– Привет, Андреа, это Лео.

На том конце был Леонардо – тренер «Интера» на тот момент.

– Привет, Лео.

– Слушай, все, наконец-то, в порядке. Президент Моратти дал мне все полномочия. Мы можем начать переговоры.

Он сулил мне в «Интере» замечательные вещи – словно имел на это право. Это мог бы быть замечательный вызов: вернуться туда, где я уже был. Еще раз войти в ту же самую реку после десяти лет в «Милане», девять из которых были сверхурочными. И Леонардо мог бы мне помочь, если бы через пару недель не перешел в парижский «Сен-Жермен» – команду шейхов.

– Андреа, в новом «Интере» у тебя будет важная роль.

Да, я думал об этом в определенный момент, но я не смог бы. Это было бы слишком для болельщиков «Милана» – они не заслужили такого удара.

– Спасибо, Лео, но я не смогу. Вчера вечером я подписал контракт с «Ювентусом».

Никогда не скажу, какой ручкой.

«У меня было два варианта: обидеться и бросить или обидеться и продолжить, но по-своему. Второй вариант показался мне лучше первого, и я начал действовать. Я сам пошел за мячом»

Я был опустошен. Выброшен. Утилизирован. Вычеркнут, отменен, разряжен. Занесен в архив, забыт, похоронен. Если кто-то в «Милане» хотел для меня такого финала, то у них получилось: я тонул. Как маленький «Титаник». Смог вместо айсберга. Но спасибо тому, кто это сделал. Если бы калькулятор не ошибся, если бы предсказания хрустального шара были интерпретированы точнее, я бы никогда не почувствовал себя таким же, как все. Нормальным человеком. Игроком из табеля. Этот краткий период своей жизни я прожил в виртуальной реальности, я был другим Андреа Пирло, тем, за кого меня хотели выдать, тем, кем я должен был стать, но не стал. Со мной обращались, как с одним из многих, давая мне перевести дух, но добились обратного эффекта: во мне лишь крепла вера в то, что я – нечто большее.

Ребенком, а после подростком, я пытался бороться с этими определениями: уникальный, особый, предрасположенный. Потом я научился уживаться с ними и извлекать из них пользу. Это не было легко – ни для меня, ни для тех, кто меня любит. С детства я знал, что сильнее всех, и поэтому обо мне начали говорить. Слишком много. И не всегда хорошо. Однажды мой отец Луиджи даже ушел с трибуны, с которой он смотрел на мою игру, ушел на другую сторону стадиона и сел один, чтобы не слышать неприятных комментариев других родителей. Он убежал, чтобы не реагировать или чтобы не расстраиваться. Ему не было стыдно за меня – он просто уходил от этого негатива, как Форрест Гамп, который просто искал место потише. Спокойнее и уютнее. К сожалению, и моя мама Ливия не избежала лишних нервов.