Никита Трофимов - Золото в снарядном ящике…

А дальше всё было так, как должно было быть. За борт опустился старшина команды мичман Лоскутов, обвязал меня проводником, вытащили его, а потом и меня. Заботливые матросские руки подняли меня над леерами, и четвёрка матросов направилась к тамбуру, чтобы доставить мое скрюченное тело во владения корабельной медицины.

Но! «На ту беду Лиса близёхонько бежала!» [5] И.А.Крылов «Ворона и лисица» (басня).

Заместитель командира корабля по политической части был молодым и дикорастущим капитан-лейтенантом, с ненавистью отбывавшим срок замполитом на Севере – так было нужно для кадровиков, чтобы потом беспрепятственно получить должность капитана 1-го ранга в Москве со всеми вытекавшими из этого обстоятельства благами, привилегиями, квартирой в Нерезиновой и возможностью гордо говорить: «Я – северянин! Я представитель партии в войсках!»

Узнав от вестового, принёсшего ему стакан чая, о том, что на корабле вовсю бушует спасательная операция, замуля решил принять в ней активное участие – а вдруг медаль «За спасение утопающих» дадут? И так ему ясно вдруг представилась эта медаль на его новенькой, пошитой на заказ тужурке, что зам. зажмурился, тряхнул рахитичной головкой и побежал из коридора кают-компании на торпедную площадку.

(Друзья замполиты! Политработники! Подавляющее большинство из вас – замечательные люди и моряки, службой с которыми и дружбой я горжусь! Но был и такой кадр – из песни слов не выкинешь!)

Увидев матросов, несших меня, он понял, что надо действовать немедленно, чтобы его динамичные и выверенные действия запомнились всем и все поняли, кто именно спас от лютой кончины командира ракетно-артиллерийской части коммуниста Трофимова.

«Кретины! Вы что его скрюченного несёте? Распрямить!» – бойцы мигом положили меня, с которого ещё стекала струйками вода, на промёрзшую палубу (-45 °C) и принялись разгибать меня из позы шестой обезьяны из картинки Дарвина в первую. Разогнули, но поднять меня почему-то не смогли. Я примёрз к палубе и брюками и курткой (полушерстяной, офицерского состава…). Я безмятежно смотрел в звёздное небо, на антенные решетки «Ангары», на лица искренне переживавших за меня товарищей моих, и думал о безграничной и бесконечной глупости, как одном из проявлений энтропии Вселенной.

Поднатужившись, мои комендоры всё-таки оторвали меня от палубы (оставив на ней здоровенные куски материала брюк и куртки) и устремились в тамбур надстройки, откуда – рукой подать! – всего-то ничего по трапу вниз и вот она – амбулатория! В теснотище тамбура замуля опять вставил свои три рубля: «Мерзавцы! Вы почему его вперёд ногами несёте? Он же ПОКА ещё не труп». Вот именно это ПОКА меня очень порадовало! Перепуганные бойцы (зам. у нас был злопамятный и кровь пил декалитрами, вместо спирта) бросились меня разворачивать в узком тамбуре и выпустили из рук прямо над пропастью люка над трапом в тамбур носовой аварийной партии. Пересчитав собственным, настрадавшимся за этот бесконечный вечер телом все балясины трапа, я рухнул вниз, на палубу перед дверью в амбулаторию. Дверь распахнулась от сильной руки доктора и впечаталась мне в голову, временно прекратив мои мучения. Занавес!

Очнулся я на операционном столе, меня в шесть рук (прямо «шестикрылый серафим на перепутье мне явился» [6] А.С.Пушкин «Пророк». , хихикнулось мне) растирали бойцы, надев на руки шерстяные перчатки. Надо мной склонилось участливое лицо доктора, он шпателем разжал мне стиснутые зубы и налил в образовавшуюся щель какую-то жидкость. «Илюша! Шила!» – прошептал я. Кабисов удивленно распахнул глаза: «Да я ж тебе только что стакан влил!» (для непосвящённых шило – это спирт, он же ВКШ – вкусное корабельное шило, ворошиловка – ворованное корабельное шило, оно же – мальвазия).

Бойцы уже без руководящих указаний партии отнесли меня в каюту, сняли остатки нижнего белья и уложили в койку, доктор дал мне кучу пилюль, которые я безропотно проглотил, помог моему соседу по каюте «румыну» (так у нас называют командиров БЧ-3 – минно-торпедной боевой части) надеть на меня тёплые кальсоны и тельник, укрыл двумя одеялами и, задумчиво покачав головой, вышел из каюты. Когда я уже уходил в сонное забытье, вдруг почувствовал, как «румын» тихо-тихонечко накрыл меня своим овчинным полушубком.

Утром, в 5.30 дверь каюты затряслась под ударами мощных дланей старпома: «Рогатый! – так у нас зовут командиров БЧ-2 и всех его подчинённых, – кончай спать, иди проверяй подъём старшин!». И я пошёл…