Леонид Чачко - Жили-были-видели…

Положение складывалось почти безвыходное. Дно в бухте довольно глубокое – метров шесть-семь, вода не слишком прозрачна, а на дне – ил. Я решил тряхнуть своими навыками ныряльщика. В хозяйстве нашлась маска для подводного плавания, я натянул свитер, сверху – рубашку, обвязали меня для страховки за пояс веревкой, в руки дали вторую, и я полез в воду. Обожгло. Вода градусов восемь. Сжав зубы, ныряю и плыву в направлении предполагаемого местонахождения якоря. Видимость в воде примерно на метр. Шарю по илистому дну руками и, как ни странно, после второго или третьего нырка натыкаюсь рукой на якорь! Подвязываю к нему веревку и медленно выплываю на берег – уже нет сил. Ребята растерли меня, дали спирта – и через полчасика я уже как огурчик (здоровый все-таки я был человек!). Якорь и вместе с ним судьба похода были спасены.

Установив яхту на всякий случай в некотором отдалении от берега (хотя кругом не было ни души), отправились всей компанией осматривать красоты острова.

К этому времени (1963 год) остров еще не обрел своего нынешнего статуса туристской и церковной достопримечательности, хотя в бухту на его северо-западной оконечности уже ходили регулярные теплоходы из Петрокрепости. Большой Петропавловский собор стоял обветшавший и заколоченный. Население острова составляли в основном бывшие обитатели колонии калек – инвалидов Великой Отечественной войны, которых туда свозили из Питера, дабы не портили народу впечатления от недавней победы. Сельскохозяйственные угодья и сады, разведенные монахами до войны, были разорены, знаменитое монастырское кладбище разграблено – жители приладожских деревень приплывали на лодках и снимали мраморные плиты с могил для своих нужд. В северной оконечности острова, на длинном и тонком мысу, в старом ските расположился лепрозорий.

С помощью добровольного (одноногого) гида мы осмотрели собор (пролезли через дыру в заборе). Внутри – фрески работы известных русских художников конца XIX века, изрядно побитые. Прошли по аллее к кладбищу – зрелище печальное…

Был уже поздний вечер, когда вернулись к яхте. Что произошло между мной и капитаном, я не понял тогда и не знаю сейчас, но разразилась ссора, чуть не окончившаяся рукоприкладством. Капитан обвинил меня в неподчинении приказу и потребовал немедленного изгнания на берег. Команда за меня вступилась – решили, что я покину судно, как только мы приплывем на материк. Из солидарности со мной яхту решил покинуть и Гриша, а Юра остался, чтобы довести яхту до конечного пункта. Дабы не длить тягостную ситуацию, капитан решил отплывать немедленно, благо было вполне светло.

В горячке ссоры не выяснили по приемнику погоду. Это была серьезная ошибка. Как только вышли из шхеры и повернули на запад, в открытую воду, навалился сильный ветер, перешедший постепенно в жестокий шторм. Ветер дул с юго-востока и разгонял на широких просторах Ладоги громадную волну – высота волн на глаз превышала три метра (верхушки волн казались выше краспиц – распорок в верхней трети мачты). Шли курсом на юго-запад, в полветра, с сильным креном, сидя в кокпите, приходилось изо всех сил упираться ногами в противоположный борт, чтобы не вывалиться. На всякий случай обвязались концами – веревками. Где-то через пару часов такого хода Гриша, сменивший капитана на руле, вдруг заметил впереди бакен, которого не должно было здесь быть. Внимательно рассмотрев карту, ребята обнаружили, что яхту снесло, она уклонилась от правильного курса и мы идем по каменистой банке (отмели), минимальная глубина которой меньше нормальной осадки яхты! В любой момент нас могло шарахнуть о дно! Приняли единственно правильное решение – поворот фордевинд (разворот с минимальным радиусом) и следовать обратным курсом, по возможности по своему следу. Такой поворот при сильном ветре очень опасен, но другого выхода не было. Проделали все в лучшем виде, голубушка яхта вела себя превосходно, и через некоторое время, выйдя из опасной зоны, мы смогли лечь на нормальный курс, уже менее опасным поворотом оверштаг. Но еще до этого маневра Саша спустился вниз, они с Верой надели белые рубашки и сидели, обнявшись, в каюте, не принимая больше участия в управлении.

Качка была отменная. Достаточно сказать, что за сутки, пока длился переход, ни я, ни Гриша не могли заставить себя съесть ни кусочка, что не относилось к Юре. Бравый моряк, сменившись с вахты, вскрыл банку тушенки, спокойно умял ее (мне было тяжело на это смотреть) и завалился спать, упершись ногой в противоположный борт, чтобы не свалиться с койки. Где-то ближе к утру волны начали стихать, ветер из штормового стал просто свежим и, когда мы подходили к Петрокрепости, из бухты навстречу нам показались первые теплоходы, до того спасавшиеся в гавани. Высадившись на берег, мы с Гришей, подхватив рюкзаки, сели на электричку и отправились в Питер.