Леонид Чачко - Жили-были-видели…

В лаборатории новые технические идеи сначала проверялись на моделях. Модели испытывались в гидроканале, буксировались в водоеме за катером. Испытания в водоеме проводились на Московском море, вблизи Дубны, где у лаборатории была своя испытательная база. По большей части проводил эти испытания я. Результаты в виде отчетов и наших рекомендаций передавались в конструкторские бюро. В 1963 году один из вариантов подводных крыльев для гидросамолета прошел предварительные модельные испытания, был изготовлен в натуре и установлен на амфибии Бе-12. Настало время провести летные испытания, разумеется в присутствии представителя ЦАГИ, каковым назначили меня. Надо сказать, это был редчайший случай, когда пацана, без году неделя выпускника института, назначили представителем ЦАГИ на натурных летных испытаниях. Я до сих пор благодарен судьбе и своим старшим коллегам за предоставленный мне уникальный шанс.

Испытательный полигон Таганрогского завода находился в Геленджике – маленьком курортном городке вблизи Новороссийска. Я много раз потом бывал в Геленджике, жил там месяцами, завел друзей и врагов, но отчетливо помню свой первый туда приезд. Привокзальная площадь Новороссийска, такси, город, освещенный ярким южным солнцем, белый от белых домов и цементной пыли, присыпавшей все вокруг, – в горах над городом добывали цемент. Цемесская бухта, корабли, стоящие у причалов и на рейде. Шофер такси прекрасно знал «секретный» полигон в Геленджике и охотно повез меня туда. По дороге указал на развалины и искореженный, обгоревший трамвайный вагон в пригороде Кабардинка. Здесь проходил передний край обороны во время войны, немцы дальше не прошли. Дорога недолгая, и вот за поворотом открывается вид на круглую бухту и симпатичный зеленый городок. Посреди бухты движется большая зеленая каракатица – гидросамолет делает пробежку.

Геленджик. Взлет гидросамолета Бе-12

Таганрогцы приняли меня по-южному радушно, поселили в общежитии, прикрепили к столовой, и началась моя геленджикская жизнь. Мой приезд случился 22 февраля, и я был приглашен на 23-е на армейский праздник. Разумеется, выйдя в город, купил бутылку водки и банку соленых помидоров – не являться же москвичу в гости с пустыми руками. Вечером в банкетном зале мое появление с водкой вызвало громовой хохот, хотя помидоры были приняты с одобрением: столы были уставлены бутылями с разведенным спиртом – авиация же! Надо мной взяли шефство летчики-испытатели и, разумеется, упоили крепко, хотя и не наповал. В последовавшей после банкета серии розыгрышей и подначек пытались заманить меня в «теплую» черноморскую воду, но в результате искупались сами, что добавило общего веселья. В дальнейшем я подружился с этими своеобразными людьми и наслушался много баек про их нелегкую жизнь. Единственное, что мне так ни разу и не удалось сделать, – это обыграть их в карты. По приезде моем в Геленджик (если я поселялся в общежитии, а не в городе) летчики зазывали меня в свою дружную компанию, сажали за карты и обдирали в преферанс как липку, после чего брали на свое полное довольствие. Секрет моего карточного невезения раскрылся однажды, когда я сел играть со штурманом в гусарика и он, будучи в хорошем настроении по случаю присвоения очередного звания, перечислил мне мои карты – профессиональная зрительная память позволяла ему запомнить рубашки всех карт после второй-третьей сдачи.

Геленджик 60-х был маленький городок – несколько пансионатов и пионерлагерей, пара ресторанов, одна гостиница. У причала обычно болтались несколько рыболовецких сейнеров и пассажирские катера, ходившие по бухте и вдоль побережья в Новороссийск, Фальшивый Геленджик, Джубгу, Архипо-Осиповку. Округлую бухту шириной три-четыре километра замыкали два мыса – слева Толстый, с маяком, справа – Тонкий, где располагалась наша испытательная база. С севера и северо-востока город и бухту окаймляли невысокие, но обрывистые горы. Несколько раз в году с этих гор срывался ветер – знаменитый новороссийский норд-ост, или бора. Ветер начинался обычно при ясном небе и солнышке, легкими прохладными порывами, и в течение получаса мог достигнуть бешеной, ураганной силы. При этом резко холодало, в бухте ветер срывал брызги и пену, все, что было плохо привязано, уносилось далеко в море. В открытом море, ветер раскачивал большую волну, но в бухте волны не было – только пена и брызги, визг и вой ветра. Осенью и зимой бора вызывала обледенение снастей на судах, стоящих в порту, так что в старину, бывало парусные корабли под тяжестью намерзшего льда переворачивались. Бора могла затихнуть так же быстро, как и началась, – за пару часов, но могла продолжаться и неделю. В такие дни люди чувствуют себя плохо, невозможно заниматься никакими делами, только пить вино. Местные рыбаки шутят, что бора – это ветер, который лучше всего продувает карманы…