Анатолий Бородин - Петр Николаевич Дурново. Русский Нострадамус

При отъезде из Ставки в конце февраля 1917 г. царь сказал В. Н. Воейкову: «Вы можете ехать куда угодно; Вы мне больше не нужны!» «И это после 38-летней службы!» – замечает Г. А. Иванишин, записавший рассказ В. Н. Воейкова (Записные книжки полковника Г. А. Иванишина. Запись 15 марта 1917 г. // Минувшее. Т. 17. М.; СПб., 1994. С. 542).

Дневник А. А. Половцова. 1908 г. // Красный архив. 1923. Т. 4. С. 124. Запись 20 апр. 1908 г.)

Дневник С. Д. Шереметева // РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 5060. Л. 7. Запись 8 янв. 1915 г.)

Суворин А . Дневник. М., 1992. С. 405–406. Запись 5 июня 1907 г.

«Николай II, менее чем кто-либо из его предшественников похожий на “самодержца”, прежде всего по своей слабой воле» (М. А. Таубе – Л. А. Кассо, б. д. 1911 г. // Таубе М. А. «Зарницы»: Воспоминания о трагической судьбе предреволюционной России (1900–1917). М., 2007. С. 132). Мнение, общее для всех близко знавших Николая II.

Крыжановский С. Е. Указ. соч. С. 75. Примечание.

«Личной привязанности к Александру III и к Николаю II он не имел», – это было заметно даже для И. И. Толстого – человека, не близкого к Дурново ( Толстой И. И. Дневник в двух томах. Т. II. М., 2010. С. 809).

В марте 1911 г. у отправляемого в принудительный отпуск П. Н. Дурново вырвалось: «Ну вот и скажите, можно ли служить?» (Дневник С. Д. Шереметева. Д. 5056. Л. 47). Летом 1915 г. его очень задело, что председателем Государственного совета назначен не он (А. Г. Булыгин – С. Д. Шереметеву, 6 авг. 1915 г. // РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 5128. Л. 139–139 об.)

Наумов А. Н . Из уцелевших воспоминаний. Кн. 2. Нью-Йорк, 1955. С. 215.

П. Н. Дурново – С. Д. Шереметеву, 28 сент. 1911 г. // РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 5105. Л. 144–145.

Гос. Совет. Ст. отчеты. 1911–1912 годы. Сессия седьмая. СПб., 1912. Стб. 655.

Наумов А. Н. Указ. соч. Кн. 2. С. 214.

РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 5057. Л. 34.

Подобный комплекс чувств испытывал великий князь Сергей Александрович еще в начале века, в марте 1901 г. «Нет сильной направляющей воли, как было у Саши, – делился он с братом Павлом. – Теперь мы шатаемся, как в 70-х годах. Зачем? И даже ответ на вопрос не получишь! При этих условиях служить становится невозможно, и я серьезно подумываю сойти с административной сцены… Один в поле не воин. При Саше было другое дело; я чувствовал, что мог быть полезен, а теперь кому и чему? Один вздор выходит» (Цит. по: Боханов Александр . Обреченный // Родина. 1994. № 5. С. 47).

Кстати: все, кто осознавал необходимость твердой власти, неизбежно оказывались критиками Николая II – Л. А. Тихомиров, М. О. Меньшиков, Б. В. Никольский, В. И. Гурко, В. М. Пуришкевич и многие другие.

Васильчиков Б. А. Воспоминания . М., 2003. С. 225. «Об этом разговоре, – замечает Б. А. Васильчиков, – мне передал во время прогулки на тюремном дворе на Шпалерной некто П., лицо близкое к П. Н. Дурново. Через несколько дней после этого разговора П. был ночью увезен из тюрьмы и пропал бесследно».

Lieven D . Russia`s Rulers Under the Old Regime. Yale University Press. New Haven and London. 1989. P. 229.

А. И. Гучков рассказывал: «Я помню только речь Дурново Петра Николаевича. <���…> Он возражал против самой идеи народного представительства. Очень умно, резко говорил, предостерегал против этого строя, находя, что он – как ни строить сам избирательный закон – будет большой фальсификацией народного и общественного настроения: предполагается, что народ, а на самом деле это разные самозваные вожаки – учительницы, фельдшера. <���…> И угрожал всякими бедами, если власть станет на этот путь. Что будет с народом в руках революционных элементов? Тут его старый опыт бывшего министра внутренних дел сказался, потому что донесения Департамента полиции свидетельствовали о сильном революционизировании этих кругов» (Александр Иванович Гучков рассказывает… М., 1993. С. 38).

Многие правые сановники разделяли опасения П. Н. Дурново. Так, И. Л. Горемыкин считал «невероятною чепухою – управлять страною во время революционного угара какою-то пародиею на западноевропейский парламентаризм» ( Коковцов В. Н. Из моего прошлого. Воспоминания 1903–1919 гг. Т. 1. Париж, 1933. С. 166).

В условиях революции в среде правых неограниченная власть монарха мыслилась как единственное средство: «Наш мужик-избиратель – темен и безграмотен. Состав представителей будет случайный. Треть населения России инородцы. Полнота прав царской власти есть залог целости и единства империи. Поколеблется царская власть – распадется Россия» ( Карцов Ю. Хроника распада // Новый журнал. Кн. 147. Нью-Йорк, 1982. С. 105).