– А бог, – сказала я, – ведь он прощал злодеев?
– Совершенно верно, когда они раскаивались. Я долго ждала и надеялась на это. Но от них я только слышала насмешки над школьным учителем, говорившим нам о труде, о честности. Долго еще пробеседовали мы с ней, но ровно никакого успеха я не имела.
Через день мы уехали в Петербург. Брат был очень недоволен, что я была в такой всем известной бесчестной семье.
Много лет спустя сестра моя, муж которой был уже городским головой в Ростове-на-Дону, получила от матери этой бедной девочки отчаянное письмо, все покрытое следами слез, в нем она просила сестру посетить Лилю и, если возможно, помочь ей, сообщила, что живет ее дочь в страшной бедности, занимая очень незначительное место на железной дороге. Писала, что отец Лили давно умер, просила истратить, сколько потребуется, – все будет полностью возмещено с великой благодарностью.
Отправилась сестра. Лиля жила в подвале, была очень бедна. По холодной в то время погоде была плохо одета. Питалась она одной картошкой, в которую изредка добавляла постное масло. Принять какое бы то ни было пособие из ворованных отцом денег она наотрез отказалась. От сестры же моей приняла небольшую помощь.
– Весь город, – сказала она, – знает вашего мужа как честнейшего человека.
Пребывание Лили в Ростове было непродолжительно. Она всей душой отдалась на служение революции. Мне думается, что здесь сказалось благотворное влияние школы на молодую чистую душу.
Возвращение из-за границы
После возвращения на родину мы поселились опять в университетской квартире. Дорогой и первое время житья в университете по докторским соображениям Ивана Петровича мы перевели своего двухлетнего ребенка исключительно на мясное питание. В результате такой диеты мы довели его до звериной жадности и истощения: он превратился в какого-то ненасытного зверюшку. Пришлось пригласить доктора. Пришел молодой застенчивый врач, только что окончивший академию. Осмотрел он ребенка, узнал, чем и как мы его кормим, и очень сконфузился, что ему приходится отменить и осудить систему питания, установленную его старшим коллегой. Он совершенно запретил мясное питание и посадил мальчика исключительно на молочную диету. Через неделю малютка абсолютно поправился и его волчий аппетит пропал.
Так познакомились мы с добрейшим доктором Николаем Константиновичем Вяжлинским, который вскоре оказался в числе самых дорогих и скромнейших наших друзей.
Дмитрий Петрович Павлов
По возвращении из-за границы Иван Петрович должен был выполнять разные официальные обязанности, а я с малышом поехала одна к сестре. Ехала я, понятно, в третьем классе. Дорогой приходилось выходить для покупки провизии и я была очень рада, что с малюткой оставался кадетик лет 10–11, который очень весело и мило играл с ним. Каков же был мой ужас, когда кадетик сообщил, что отпущен домой на каникулы раньше времени, так как болел корью! Я не пожалела, а обрадовалась, когда он вышел на ближайшей станции. Подъезжая к Ростову, в вагоне оставалась я одна с ребенком. Приходит кондуктор и говорит:
– Береги вещи, здесь много жуликов.
К моему счастью, в вагон вошел пожилой казак и доехал с нами до самого Ростова. Мы отлично провели дорогу, и он на память подарил моему сыну полтинник. В Ростове ребенок опять прихворнул, и сестра посоветовала, не теряя времени, пригласить доктора. Доктор был старый наш знакомый, однокурсник Ивана Петровича по Военно-медицинской академии. Он пришел посмотреть младенца и сказал:
– Мы избегаем лечить в семье доктора и лечить единственного ребенка у родителей, а у вас и то, и другое. Но успокойтесь, заболевание самое пустое!
Я не спала ночи и не могла есть, так что моя маленькая племянница говорила: «Можно любить своего ребенка, но с ума сходить не следует».
Владимир Павлов
Меня страшила одна мысль, как бы не огорчить Ивана Петровича, которому предстояло много хлопот по устройству своей научной карьеры. К счастью, все устроилось отлично, и ребенок поправился.
Приехал Иван Петрович, хорошо отдохнул с нами у моей сестры, и мы в самом веселом настроении вернулись в Петербург осенью.
Первым делом пришлось искать квартиру, так как Дмитрий Петрович получил место профессора химии в Институте Новой Александрии под Варшавой, куда он и спешил уехать к началу занятий. Мы же наняли себе квартиру на Гагаринской наб., в доме, где жил некогда Кутузов 96. Кажется, место важное. Но квартира наша была на втором дворе во флигеле, где ранее были квартиры прислуг всех господ, живших в квартирах на набережной.
Читать дальше