Аркадий Шварцер - Хроники спекулянта. В поисках утраченного антиквариата

Дед мой плохо говорил по-русски. Его родной язык был идиш. Это еврейский язык германской группы, исторически основной язык ашкеназов, на котором в начале XX века говорило около одиннадцати миллионов евреев по всему миру. Мои родители родились в городе Бердичеве в Украине. Там, в черте оседлости, сформировалась своя субкультура с языком идиш. Дед был 1871 года рождения, на год моложе Ленина. Отец родился в 1907 году и до четырнадцати лет тоже не знал русского. Однако со временем русский язык моего отца стал очень богатым и литературным благодаря тому, что отец много читал.

Баба Фира, наша соседка, была старше моего деда лет на десять. Она в свои почти девяносто лет работала посудомойкой в какой-то столовой и была бойкой, сухонькой, маленькой старушонкой.

– Фира, старая воровка! – орал мой дед на коммунальной кухне. – Где мои очки?

– Да вот же, Исаак Беркович, они у вас на лбу, – с испугом отвечала бабка Фира.

– А-а, старая воровка, уже подсунула?

Обвинения в воровстве были небезосновательны. Часто дед повторял историю, как он пошёл на улицу в туалет, ровно на секундочку, и забыл запереть дверь в нашу комнату. Исчезло почти новое габардиновое пальто – совокупный заработок отца за четыре месяца. Дома была только бабка Фира и тётя Лиза Книжнерман – божий одуванчик. Кто ещё мог украсть? Но Фира ушла в глубокую отрицаловку, и дед ничего не смог доказать. Милицию никогда не тревожили – себе дороже выйдет. Решали всё сами. Отец на общей кухне бил в кровь зятя бабы Фиры дядю Юзика Грановского по этому поводу, но всё впустую. Впрочем, это был не единичный случай воровства, и мой отец регулярно бил дядю Юзика.

Одинокой соседке бабке Лизе Книжнерман с двумя детьми отец помогал. Покупал регулярно для неё дрова. Позже устроил обоих её парней на хорошую работу в типографию.

Тётя Роза Грановская работала инспектором продуктовых магазинов и каждый день приходила домой с сумками, полными дефицитных продуктов. Это были взятки. Мой отец работал директором книжного магазина на Войковской. Мать работала врачом в районной поликлинике на Филях. Типичная советская интеллигенция.

Однажды к отцу на работу пришёл инспектор с проверкой. Отец был опытным руководителем, он потребовал документы у инспектора и сразу просчитал, что он подослан соседкой Розой Грановской. Это был инспектор продуктовый, а значит, книжные магазины не имел права проверять. Отец отнял у него удостоверение, и тот долго умолял не вызывать милицию. В итоге инспектор был отпущен с миром. Отец был очень добрым человеком, но вспыльчивым.

Когда провели газ, дрова стали не нужны. Печи отапливались газом. Однажды мой дед варил себе на кухне кашку, зажёг спичку, поднёс к конфорке, только повернул не ту ручку – включил газ в духовке. Стоит и мешает кашку, а она не варится. Наконец глянул, а огонь-то не горит под мисочкой. Он опять зажёг спичку и поднёс… тут и рвануло! Деда швырнуло спиной об нашу дверь! Дверца от духовки на замену, деду ничего.

Надо сказать, что дед мой был евреем соблюдающим. Он ежедневно молился, надевал тфилин и талес, читал Тору. Местные старики выбрали моего деда раввином и по пятницам собирались у нас в тринадцатиметровой комнате на шабат. Частенько и по субботам. Можно представить себе какую радость вызывали эти собрания у моей матери. Двое маленьких детей, в стране жёсткая антирелигиозная политика, если донесут на работу, то неприятности гарантированы. Отец смотрел на это спокойно, хоть и говорил, что он атеист. Но никто не донёс, Господь милостив.

Когда мне пошёл восьмой день, мать привезла меня из роддома. В нашей комнатке уже молились десять бородатых еврейских стариков. А когда моя мама вышла на кухню, чтобы что-то себе приготовить, то назад в комнату она уже не смогла попасть. Дверь была закрыта изнутри. В комнате истошно орал младенец – я. Конечно, она сразу все поняла. Мама была врачом и негативно относилась к антисанитарным условиям. Мама кричала, рыдала и билась об дверь, но напрасно. Через некоторое время дверь открылась, вышел седой старец и сказал маме:

– Ну что ты орёшь? Уже всё в порядке. Он же еврейский мальчик, а сегодня его восьмой день.

После этого инцидента я не мог ходить и говорить больше года.

Когда я пошёл в школу, то мне сразу доходчиво объяснили, что вред, который несёт религия, сравним с опиумом для народа. Родители мои всего боялись, будучи обычными советскими людьми, и не вмешивались в просоветскую и атеистическую школьную пропаганду.