Владимир Фромер - Реальность мифов

Рабин форсировал события. Ему было нелегко. В левом правительстве Рабин был самым правым. Ему нужен был кто-то правее него, чтобы наладить устойчивое равновесие.

Барак был ему необходим.

— Эхуд, — сказал Рабин, принимая бывшего командующего в своей канцелярии, — ты хотел бы с годик попастись на вольных лугах. Я понимаю. Мне даже трудно объяснить тебе почему, но поверь моей интуиции: ты должен войти в политику уже сейчас. Немедленно.

И Барак не смог отказать человеку, которому был стольким обязан.

19 июля 1995 года Эхуд Барак получил портфель министра внутренних дел.

Он убеждал Рабина в необходимости замедлить темпы «норвежской перестройки» и объяснить народу, что происходит.

Палестинцы уже начали нас убивать, но Арафат еще не сбросил маску миротворца и выражал при каждом теракте великое негодование. Он даже арестовал наиболее рьяных убийц и держал их под замком в курортных условиях.

4 ноября выстрелами в спину был убит Ицхак Рабин.

Весь Израиль впал в шоковое состояние. Барак же воспринял произошедшее и как личную трагедию.

Вскоре Перес и Авода проиграли выборы.

Настал час Нетаниягу.

Отброшенная в оппозицию Рабочая партия поменяла Переса на Барака.

У нового лидера были проблемы с амбициозными партийными функционерами — но даже им было ясно, что только Барак может вернуть Аводу к власти.

Одно лишь его решение попросить прощения у выходцев из афро-азиатских стран за былую дискриминацию чего стоит.

Барак перстами прикоснулся к незаживающей нашей ране.

Этническая рознь — большая беда Израиля. Справиться с ней можно, лишь воскресив давно похороненное доверие.

В шестидесятые годы репатрианты из афро-азиатских стран столкнулись на обретенной родине с атмосферой презрительного высокомерия. Их не понимали, над их культурным уровнем смеялись, их посылали в районы, мало приспособленные тогда для жизни.

Все это возвело между братьями некое подобие Китайской стены.

Правительство Рабина, желавшее ее разрушить, вложило сотни миллионов шекелей в районы развития, но ненависть к Рабочей партии в этой среде не стала меньше.

Не деньгами искупается вина и не словами.

Поступок Барака был более красноречивым, чем сказанные им слова.

Как ни странно, даже среди рафинированных интеллектуалов его шаг встретил плохо скрытую враждебность.

Мол, нам извиняться?! Да было бы перед кем! И вообще, кто дал ему право просить прощения от нашего имени?!

Так, примерно, прореагировали некоторые отцы респектабельных семейств, кичащиеся своей порядочностью. Люди, пораженные расистскими бациллами, часто этого не осознают и весьма негодуют, услышав подобного рода обвинения.

Писатель и журналист Амнон Данкнер, рассердившись за что-то на выходцев из Марокко, заявил, что они ему не братья… Правда, тут же спохватившись, Данкнер публично попросил прощения за эти слова.

Его газетный босс, известный журналист с устойчивой либеральной репутацией, защитник прав бедуинов и «угнетенного арабского меньшинства», очень удивился. И спросил Данкнера:

— С чего это ты так унижаешься перед этими бабуинами?

Данкнер был настолько потрясен, что ушел из этой газеты. Потом, правда, вернулся.

Принципы — принципами, а семью-то кормить надо…

За несколько месяцев до выборов 1999 года из штаба лидера оппозиции Эхуда Барака мне позвонила приятная во всех отношениях дама и предложила написать эссе об этом человеке.

— По заказу не пишу. Не умею, — попытался я уклониться от этой чести.

— Это не заказ, а предложение, — настаивала она. — Мы ведь не выдвигаем никаких условий. Цензуры не будет. К тому же если вам понадобится интервью с Бараком, то — пожалуйста.

Интервью понадобилось. Перелопатив груды архивного материала, я хотел выверить впечатление и кое-что уточнить.

Ну а товарищ мой Саша Окунь, создавший вместе с Игорем Губерманом популярную радиопрограмму «Восемь с половиной», решил сделать о Бараке передачу.

К тому же ему тоже хотелось выверить впечатление от своей единственной встречи с Бараком.

Тут придется сделать небольшое отступление.

Как художнику, Окуню сродни мастера старой, столь любимой им итальянской школы.

Где только не возвышаются замечательные художники и музыканты подобно одиноким вершинам! Но Окунь считает, что только в Италии живопись и музыка, воплотившись в отдельных личностях, стали одновременно частью народного мироощущения.