Василий Новобранец - Я предупреждал о войне Сталина. Записки военного разведчика

– Григорий Иванович, – шепчу ему и мысленно сам себя ругаю, что так неудачно вспомнил о «шамовке». – Да мы не жалуемся… это я так, к слову пришлось. А мы от своего пайка даже выделяем долю в помощь голодающим.

В бородке Петровского ухмылочка, а глаза теплые, понимающие.

– Так-так… к слову, значит. Ну, это хорошо. А как у вас с дисциплиной и учебой?

– Хорошо, Григорий Иванович. Мы стараемся усвоить военную науку.

– Молодцы! За это хвалю. Старайтесь учиться. Нам сейчас очень нужны свои образованные командиры…

Не только мы, курсанты, а вообще украинцы очень любили Г. И. Петровского. Несмотря на свой большой государственный пост, он оставался все таким же простым, для всех доступным человеком. А мы, курсанты, всегда встречали его как заботливого отца и друга.

Когда в конце тридцатых годов я узнал о его аресте, то переживал это как личное несчастье. Я, конечно, не поверил в его какую-то преступную деятельность и был уверен, что произошла ошибка или же кто-то оклеветал нашего Григория Ивановича.

Наша общественная жизнь не ограничивалась только школой. Мы поддерживали тесную шефскую связь с канатной фабрикой, с заводом «Электросила» и со школой милиции.

У нас был очень хороший драматический кружок. Он часто ставил пьесы в школе, которые мы охотно посещали. Был у нас и литературный кружок, которым руководил писатель Копыленко. Мы часто выезжали на заводы, и к нам приезжали поэты и писатели: Павло Тычина, Остап Вишня и другие. Выступления Копыленко всегда сопровождались гомерическим хохотом, и очень жаль, что его репрессировали и он не выжил. По-видимому, кому-то из власть имущих сановников не понравилась его меткая сатира.

Из нашей среды тоже вышел писатель – Алексей Шиманский. Еще в школе он написал книгу «Зелена Брама».

У меня была почти болезненная страсть к чтению. Я буквально пожирал книги. Перечитал почти все книги школьной библиотеки. За любовь к книге, за страстное увлечение чтением меня премировали хорошей личной библиотекой.

Однако мы, и я в том числе, конечно, переболели многими болезнями века и своего роста. В частности, «детской болезнью левизны», «архиреволюционностью».

Среди наших преподавателей было немало старых офицеров. Даже нашим, как бы сказать, «дядькой-воспитателем» был офицер старой армии Бернасовский. Тактику преподавал генерал (фамилию, к сожалению, запамятовал). Тактику партизанской войны читал нам общеизвестный белобандит Тютюнник. Он выходил к кафедре под конвоем курсантов. Но однажды под обстрелом наших вопросов, особенно бывших участников Гражданской войны, «батько Тютюнник» вынужден был признаться:

– Но Котовский и мою партизанскую тактику превзошел. Он так прижал меня в одном месте, что я еле ноги унес, в одном белье убежал.

Некоторые курсанты хотели свести с ним кровавые счеты и расправиться самосудом. Спасала его от расправы охрана наших же курсантов.

Тактику преподавал нам старый, ворчливый и добродушный генерал, один из тех, о ком солдаты говорили: «Отец родной для солдат». Память он сохранил, сохранил способность толковой передачи своего большого опыта молодым парням из деревень и с заводов. Он нас всех «тыкал», всякого, неудачно решившего задачу, стучал пальцем по голове и ворчливо говорил:

– Садись, у тебя дырка в голове! Да-с, дырка! Слушай еще раз.

И терпеливо, подробно разъяснял нам тактику боя взвода, роты, разбирал наши ошибки при решении тактических задач. При этом не было в нем, не чувствовалось презрения и пренебрежения к «кухаркиным детям». Ворчливость генеральская, но не злая и оправдывалась тем, что нелегко было преодолеть наше «тугоумие».

Следует напомнить, что середина 20-х годов была тем временем, когда старая интеллигенция начала пересматривать свое отношение к Октябрьской революции. Даже Павел Иванович Милюков, вождь самой устойчивой контрреволюционной партии, стал «сменять вехи» своих взглядов на роль русской интеллигенции в революционной России. Значительная часть интеллигенции, оставшейся в стране, стала честно работать в советских организациях.

Одним из таких честных интеллигентов был и наш курсовой командир – старый офицер дворянин Бернасовский. Курсанты, в том числе и я, «комсомольский вожак», первое время встретили его назначение открыто враждебно. Как это так: дворянин, «голубая кровь и белая косточка», недобиток старорежимный, золотопогонник будет нас воспитывать и учить?! Как воспитывать, чему учить?! Меня, бедняка, комсомольца?!