Алексей Грищенко - Мои годы в Царьграде. 1919−1920−1921 - Дневник художника

Толпы генералов и начальников, все при оружии. Трагическая мешанина классов, профессий, одежд. Бесконечные очереди людей, которые еле-еле плетутся неизвестно куда. Первый поезд на Николаев взят приступом. Непроходимая грязь, холод, лохмотья странников, время от времени станции, будки часовых под серым и отяжелевшим небом. Степь, размытая осенними дождями, ковыль под ветром, – всё это терзало мою душу безграничной тоской. Мне казалось, что и сам я стал перекати-полем, тем свитком сухой травы, вырванной из земли, который пробегает верста за верстой, не зная куда.

От моего доверия самому себе остался только тусклый огонёк посреди этой вечной осени. Художническая душа ощущала себя будто зерно пшеницы, которое упало под мельничный камень грубой толпы, подобной зверям, которая думает только о текущей минуте, о куске хлеба, о соли и опасностях, подстерегающих на каждом шагу.

В Херсоне в бурной толпе еврейских беженцев вылез я на палубу маленького парохода. Мой взгляд прояснился, и душа задрожала радостью. Светило октябрьское солнце. Над днепровским лиманом поднимался бело-молочный туман. Далеко на горизонте берег вырисовывался линией тростника и парусами лодок. За серыми лиманами виднелось багровое море.

Чувствую в себе живительную свежесть, безграничность пространства и особое ощущение свободы, которое рождается перед широко разлитой водой. Можно было бы сказать, что я вырвался из тюрьмы.

– Вы знаете, чтобы прожить один день в Константинополе, нужно как минимум две тысячи «керенских» (рублей)?

– Знаю, потому что как раз возвращаюсь оттуда (услышал я, как отвечал кому-то какой-то офицер, указывая рукой в сторону таинственного пространства).

Магическое слово «Царьград» пронизывает меня как гром. Это там – Царьград, это туда тянет меня какая-то тайная сила, будто скворца с холодного севера на юг… Но как добраться туда, как добыть паспорт, где взять деньги?

12 ноября

Несчастье! Полицейский меня препроводил в участок. Рисовал в сумерках на базарной площади. Приблизился какой-то командир. Обвёл пронзительным взглядом мой подозрительный плащ и мои солидные ботинки английского солдата. На его свист прибежал второй полицейский.

– Приведи мне его в участок, там, увидим…

– Ты рисовал мясной рынок, в то время как без разрешения властей не имеешь права рисовать даже деревья, – говорил мне укоризненным тоном полицейский, который вёл меня. – Чтобы снимать улицу Одессы, фотограф просил каждый раз особенное разрешение у моего покойного отца, – добавил он.

Объясняю мой «футуристический» рисунок, показываю паспорт. Какое счастье, что меня не задержали и не послали воевать вместе с Деникиным!

– Ты, однако, правильно повёл себя, Ключников, – сказал комиссар именно тогда, когда я, как на крыльях, выходил из мерзкого участка.

13 ноября

Новая беда! Рисовал я в Казачьей бухте, сидя на скелете разбитой лодки. Кругом меня крутились неизвестные фигуры, как стая хищников. Отважно приблизились в обществе какого-то старшего и окружили меня толпой. Начался допрос.

– Это большевистский шпион, надо отправить его к коменданту крепости.

– В этот раз, – сказал я себе, – тебе аминь.

Однако чтобы выиграть время, я растягивал дело. Любопытные разошлись.

– Ваш рисунок, – сказал офицер, – непонятный, и над ним надо думать. Порвите его, и я вас отпущу.

– В городе полная нехватка бумаги, поэтому малейший лист для меня дорог.

– Разорвите верхнюю часть.

Я подчинился. Охранник порта, наблюдавший эту сцену, саркастически улыбнулся.

– Они боялись, чтобы вы не делали эскизов. Когда в Севастополе хозяйничали немцы, они снимали каждый угол крепости, даже сняли дно залива…

14 ноября

Мои задержания и приключения досаждают мне, и я укрываюсь в пустынных кварталах в границах белого города, окружённого тёмными отблесками моря. Сегодня я обнаружил мечеть 20. У входа две татарки сидели на корточках, одна из них была укрыта чадрой лимонно-жёлтого цвета. Для меня этот цвет является эмблемой Востока; в нём всё его очарование. Однако татарский восток слишком мирный. Мне бы хотелось чего-то более грандиозного и более героического. Как это странно! Тишина наших деревень, широта и монотонность наших степей способствовали возникновению у меня, по контрасту, непреодолимой тяги к драматическому колориту, сложным фонам, фантастической и роскошной.

15 ноября