Алексей Грищенко - Мои годы в Царьграде. 1919−1920−1921 - Дневник художника

Я буду рад, если художник, который разделяет мой взгляд, последует моему примеру, углубится в действительность, обратится к природе – этому истинному источнику искусства. Потому что только природа, которая даёт душе форму в широком значении этого слова, только она охраняет его от разного рода академизмов…

Плывущее облако, верблюд, зарешёченное окно какого-то дома в Стамбуле, романтичный беспорядок Золотого Рога и лаконичная простота оборонных стен – это только слова, которыми надо пользоваться, чтобы говорить на языке искусства и формы. Здесь бесконечное поле для художника, для его специальности и видения.

Пересылаю выражение глубокой благодарности всем тем моим приятелям в Царьграде, которые уменьшали мои страдания и разделяли моё счастье.

Привет носильщикам и дервишам, привет чоджукам и таинственным женщинам… Привет тебе, Царьград!

[1927–1961]

Севастополь. Бухта. 1918

10 ноября 1919 г. [2] Автор ведёт записи в течение 1919 г. по старому стилю (Рождество он празднует 25 декабря). Но к весне 1920-го Грищенко переходит на новый стиль. Во всяком случае, с марта 1920 г. датировка событий, отражённых в дневнике, уже соответствует новому календарю (см., например, запись от 17 марта 1920 г.).

Прошло уже пятнадцать дней, как я приехал к [брату] [3] Здесь и далее в квадр. скобках вставки редакции. Николаю. Не писал свой дневник уже вечность. Моё подавленное настроение проходит. Каждый день рисую потихоньку на каком-то клочке бумаги. В городе 15невозможно что-либо достать.

Море всё время бурное. Волны неистово прыгают. Буруны догоняют друг друга со страшной силой. Под их ударами дрожит мол, и слышно, как скрипят опоры на сваях. Бешеное море свирепствует до самой глуби. Это так буйствует в Украине буря…

На берегу двое татар чинят судно. Один из них, в каракулевой плоской шапке на голове, подчищает раковины на днище, второй, обутый в чувяки из козьей кожи, присев на розовые валуны, забивает щели в лодке.

Солнце радостно светит. На рынке тьма-тьмущая овощей. Каждую пятницу – байрам, – татары из Бахчисарая, Альмы и других сёл едут длинными мажарами, часто запряжёнными волами. Виноград, гранаты, красные яблоки, ярко-красный перец, огромные тыквы – поздние дары южной осени. Всё это радует мой «измученный» глаз и напоминает мне моего славного деда.

Сколько всячины рассказывал он мне о Крыме. Как он покупал «на око» (три фунта) яблоки у одного татарина, который показывал в шатре свой намаз; как в Таганроге поймали на его глазах большую белугу, которая весила под пятьдесят пудов, как он ходил в одну греческую церковь, в которой удивительным голосом пели «Кирие элейсон» [4] Помилуй нас, Господи (греч.). , как ездил бескрайними степями, ночевал под звёздами и варил чумацкую кашу.

Во время таких мучительных дней картины нашего детства трогают нас до глубины. Никогда не забуду тех долгих вечеров. Иногда дедушка вёл разговор до полуночи, потом начинал удивительно храпеть, так, как будто бы в его носу был звонок. А я долго всматривался мечтательно в потолок, чувствуя на себе его тёплое дыхание.

11 ноября

Москва отдалилась на тысячи вёрст. Города, стоянки на станциях, путешествия в октябрьском холоде в товарных вагонах рядом с перекупщицами соли и хлеба, весь этот ужас и сегодня меня пугает. Мой непромокаемый «большевик» 16, английская фуражка и солдатские шнурованные ботинки навлекают на меня беду.

В Харькове 17на улице обращаюсь к офицеру жандармерии, который меня грубо оборвал:

– Кто вы такой? Пошли сначала в участок, а после того укажут вам агентство путешествий (кой чёрт дёрнул меня обратиться к нему!).

– Ваш паспорт 18?.. Дипломирован Императорским университетом в Москве… Но это же написано вашей рукой… С какой целью вы едете в Севастополь?

– Еду к моему брату, где думаю работать. Я художник.

Он долго изучает мой паспорт, подкусывая гневно усы. Затем, не говоря ни слова, позволяет мне отойти.

Дела белых грустны и мрачны. В поезде крестьяне говорят свободно об Украине, большевиках, Деникине. Только пора Богдана Хмельницкого может дать представление об этих злосчастных передвижениях народных масс.

Махно взорвал знаменитый мост на Днепре 19. Нет возможности добраться ни до Севастополя, ни в Одессу. Прожил, как собака, пятнадцать дней в Харькове в ожидании поезда. Это уже была не станция, а военный лагерь.