Дмитрий Иванов - Наши годы советские

Зима с трескучими морозами заканчивалась, и начиналась весна с бурным таянием снега и бесконечными ручьями и ручейками среди сугробов и по пробитым ими дорожкам в подтаявшей, и местами заснеженной земле.

В них интересно было пускать бумажные кораблики, которые как самолетики и птички ребята и я научились разными способами складывать из бумаги.

Если самолетики можно было запускать дома или на улице, а птички подвешивать на нитках под абажуром или расставлять на комоде или этажерке, то кораблики пускались в свободное плавание по ручейкам на улице.

И они плыли, подгоняемые струями воды, иногда застревая под отдельными прозрачными ледяными корками, нависающими над свободной водой, ныряющей под них для того, чтобы через пару метров появиться вновь ниже по улице.

Кораблики вытаскивались из-под льдинок и пускались в плавание вновь и вновь, пока не намокали, выходили из строя и становились неинтересными.

Чуть позже, по весне, город на несколько дней заполнял густой и приятный запах лип. Улица, на которой мы жили, имела два ряда лип по обеим сторонам, ближе к одноэтажным домам-избам.

Эти деревья весной привлекали еще и тем, что в их листве водилось множество майских жуков. Они очень красивые – коричневые с бронзовым отливом, и ловить их было занятно. А потом, если жука, а лучше пару, запихнуть в пустой спичечный коробок и поднести к уху, то можно услышать легкий шорох. Охота на жуков продолжалась несколько дней, потом они либо исчезали, либо надоедали.

Наступало лето, и на улицах стояла порой нестерпимая жара; при этом босиком ходить по булыжным мостовым было почти невозможно – пятки горели. У меня были сандалии, но они быстро изнашивались – то рвались застежки, то отваливались подошвы, одна или другая. Вот тогда приходилось терпеть и закалять свои пятки, бегая (не шагая) босиком.

В городе местами сооружались огромные клумбы с цветами. Мне страшно нравились «бархатцы» самых разных расцветок – красивее темно-красные и темно-коричневые, впрочем, и желтые с красным были тоже хороши.

А однажды Андрей с приятелем, Веней Вечерским, устроили развлечение для себя и местной детворы, запустив большого воздушного змея. Змей этот был в виде коробки из тонких деревянных реек, оклеенных папиросной бумагой. Он поднялся высоко – высоко на длинном тонком шнуре, и следить за ним в бездонном небе из-за солнца непросто, но зато радости было немерено.

Настало лето 1945 года. Самым интересным и посещаемым местом для ребят и для меня продолжал оставаться вокзал.

Через Новосибирск с запада на восток сплошным потоком двигались воинские эшелоны. Некоторые из них ненадолго останавливались, и солдаты могли отдохнуть от тряских теплушек и размяться, что они и делали. В разных местах можно было увидеть их большие и маленькие группы; в одних о чем-то увлеченно беседовали, в других играли на гармошках или трофейных аккордеонах, пели песни и слушали.

Запомнился один, очевидно, казак, в кубанке, который демонстрировал свою шашку, сгибая ее дугой чуть ли не в круг.

Мальчишки шныряли повсюду, добывая марки и иностранные бумажные деньги в свои коллекции, которые были тогда почти в каждом доме.

Кипела привокзальная жизнь. Людей было множество и в нем выделялись очереди с чайниками, котелками или бидонами за кипятком: краны с холодной и горячей водой торчали из стенки бойлерной здесь же на перроне.

Из вокзальных громкоговорителей постоянно звучала музыка. Чаще всего, я помню, звучала одна из моих любимых:

От дома до станции было всего два квартала, так что я мог туда бегать за новыми впечатлениями постоянно. Конечно, втайне от мамы, которая могла и наказать, но как-то все до определенного момента мне сходило с рук.

Казалось, ничто не может изменить этого мира детства с его большими радостями и мелкими неприятностями и болячками.

Счастливая пора – здоровое тело и безмятежность духа.

И все-таки, фортуна взбрыкнула по отношению ко мне и, через меня, к моим родным. Случай привел меня в больницу всерьез и надолго.

А началось все во время очередного моего вояжа на вокзал.

И что сподобило поднять с земли, просыпанные мной из кармана семечки.

Очень жаль, что мне в этот момент никто не врезал по шее, когда я засовывал их в рот. Но, …дело было сделано, и это был тот случай, когда уже гораздо позже хотелось кусать локти. А я уже заболел, и «болячка» была серьезная – брюшной тиф.