Роман Добрый - Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 2]

Над этой часовней как бы горят незримые слова:

«Придите ко Мне все труждающие и обремененные и Аз упокою Вы…»

Это, своего рода, московская христианская Мекка, православный Лувр.

Разбитые жизнью, все те, кто изнемогает под бременем горя, ударов судьбы спешат в эту часовню, где в жарких молитвах перед любимой иконой жаждут найти облегчение, исцеление.

Но не всегда чудотворная икона находится в часовне. Большей частью икона в разъездах, так как москвичи — по разным случаям и обстоятельствам — любят принимать икону на дом.

В особой большой карете, сопровождаемая священником и монахом, переезжает икона из дома в дом по заранее составленному маршруту, основанному на предварительной записи, делаемой в конторе часовни.

На время отсутствия чудотворной иконы в часовне красуется, так сказать, ее копия.

В тех случаях, когда самой чудотворной иконы нет в часовне, религиозные москвичи-богомольцы терпеливо, целыми часами ожидают ее прибытия. Но вот подъезжает знаменитая карета. Нужно видеть, с каким священным трепетом, высоким порывом бросаются паломники к своей святыне! Икону вносят, устанавливают на ее обычное место, перед ней совершаются краткие молебны, богомольцы прикладываются к ней, а потом икона вновь начинает совершать свое святое путешествие.

Так было и в эту памятную ночь, принесшую столько волнений духовенству и богомольцам Белокаменной.

Около часовни виднелась порядочная толпа. Часть ее сидела на паперти часовни, часть — стояла, часть — прогуливалась взад и вперед.

— А что, миленькие, Царица-то Небесная еще не прибыла? — шамкала ветхая старушка, охая, крестясь.

— Нет, бабушка, видишь, сколько народу дожидаются Ее.

Тут, в ночном весеннем воздухе слышался тихий говор.

Богомольцы, особенно женщины, такими понурыми голосами рассказывали друг другу о своих муках, страданиях, заботах.

Они облегчали душу — по русской отличительно характерной черте — во взаимных излияниях.

«И ничего, милушка, не помогает?» — «Ничего родимая… Ко всем докторам обращалась: помирать, говорят они, придется тебе. Вот я удумала к Царице Небесной за помощью обратиться». — «И хорошо, матушка, истинно мудро придумала. Давно бы так»… Кто-то плакал нудными, тяжелыми слезами… Кто-то кричал страшным истеричным криком.

«Что это? Кто это?» — спрашивали друг друга ночные паломники. — «Девушку-кликушу привезли».

Время тянулось в нетерпеливом ожидании особенно медленно.

Но вдруг толпа заволновалась.

— Едет! Едет! — раздался чей-то взволнованный голос.

Все вскочили, насторожились.

Действительно, с Тверской быстрым аллюром мчалась большая синяя с позолотой карета, знакомая каждому москвичу. Все ближе, ближе… И вот — она уже перед часовней. Толпа бросилась к ней.

— Господа, господа, попрошу вас, не толпитесь, не торопитесь… Позвольте внести икону, — мягко обращался монах к богомольцам.

Милая, чуткая, религиозная толпа послушно отстранилась.

— Царица Небесная! Матушка! — раздался восторженный шепот.

Икону внесли в часовню.

Вслед за ней в часовню хлынула толпа ночных паломников.

Небольшая, вся залитая светом восковых свечей, она не могла вместить сразу всех жаждавших как можно скорее приложиться к святыне.

Одни покупали свечи. Другие, опустившись на колени, уже ушли в сладостный трепет жаркой молитвы.

— Радуйся, Пречистая, — начал молебен престарелый симпатичный священник, и вдруг голос его задрожал, пресекся.

Молебен прекратился.

— Что с вами, отец Валентин? — испуганно прошептал монах, склоняясь к священнику.

Лицо того было белее полотна. Широко раскрытые глаза в ужасе были устремлены на высокочтимую чудотворную икону.

— Смотрите… смотрите, — лепетал старый иерей заплетающимся языком, простирая по направлению к иконе дрожащую руку.

— Что такое? В чем дело? О чем вы говорите, батюшка?

— Святотатство… святотатство…

В той тишине, молитвенно-религиозной, какая царила в часовне, слова священника и монаха несмотря на то, что они были произнесены шепотом, были ясно расслышаны молящимися.

«Что случалось? О чем говорят батюшка и монах? Господи, что такое?» — послышались испуганные возгласы.

Всем бросилась в глаза смертельная бледность, покрывшая лицо священника, всех поразило внезапное прекращение им акафиста Божьей матери.

Толпа ближе притиснулась к духовным лицам. Какая-то взволнованная дама выскочила из часовни и истеричным голосом бросила тем, кто толпился на паперти: