Яир Лапид - Мои посмертные воспоминания. История жизни Йосефа «Томи» Лапида

Разъединение – уход Израиля из Газы – началось в тех беседах с Шароном. Это была его идея. Я же сделал возможной ее реализацию. В недалеком будущем разъединение будет стоить мне политической карьеры.

Когда я использую слово, – сказал Шалтай-Болтай презрительно, – оно означает то, что я хочу, не больше и не меньше».

Мы думаем, что слова – это просто слова, что они не так важны, как дела. Но это не так. Слова – это всё, без них не было бы ничего. Библия – это просто слова, Великая хартия вольностей – просто слова, как и «Капитал» Маркса, речи Черчилля и то, что произнес Бен-Гурион, провозглашая создание независимого еврейского государства. Слова изменили мир больше, чем бомбы, пушки и все вооружения вместе взятые.

Если мне будет позволено добавить свое имя где-то на полях этого славного списка, так только за то, что одно произнесенное мною предложение предотвратило разрушение тысяч домов в секторе Газа и человеческую трагедию, которая могла запятнать нашу страну навсегда.

Бытует мнение, что это был мой крик души, вырвавшийся, когда я уже больше не мог сдерживать себя. На самом деле я продумал и спланировал это, как Шалтай-Болтай, и даже знал заранее, какой будет реакция.

Май 2004 года выдался напряженным.

В начале месяца Шарон вынес свой план одностороннего разъединения на голосование членов партии «Ликуд», но, вопреки прогнозам, получил поддержку только сорока процентов голосов. Шарон был зол – особенно на своих помощников, пообещавших ему легкую победу, и сказал мне, что не намерен отступать. Он взял первоначальный план, сделал в нем несколько незначительных изменений и объявил, что выносит его на голосование в правительстве как «Новый план разъединения». Это был типичный маневр Шарона: он знал, что это обман, мы все знали, что это обман, но ему было все равно – у него была цель, а мнения всех остальных он считал незначительным препятствием, которое нужно убрать с дороги бульдозером.

Несколько дней спустя, 18 мая, в ход пошли другие бульдозеры. Израильская армия вошла в Рафиах в рамках операции «Радуга», и тяжелые Д-9 начали сносить дома местных жителей, чтобы расширить Филадельфийский коридор, буферную зону между Газой и Египтом, контролируемую Израилем. В тот вечер я пришел домой рано, включил телевизор и увидел, как старая слепая женщина, которую зовут Хадиджа, ползала среди развалин своего дома в поисках своих лекарств.

Я вспомнил бабушку Эрмину. Я не думал ни об армии, ни о том, что всегда считал, что ничто нельзя сравнить с Катастрофой. Я думал только о том, что чувствовал бы, если бы эта женщина была моей бабушкой. Мне вспомнилась история с бомбежкой в Сирии. Почему же я, заместитель главы правительства, ничего не знал о намерении войти в Рафиах? Ведь я отвечаю за то, что происходит в этой стране. Я не могу снять с себя эту ношу – будучи министром, я разделяю ответственность за эту старушку на развалинах своего дома.

Я пришел на встречу с друзьями в кафе «Базель», охваченный волнением. Там сидели Ольмерт и Дан Маргалит. Пока охранники стояли на тротуаре, а любопытные прохожие смотрели, как мы пьем капучино, я рассказал друзьям о том, что видел по телевизору. Они покачали головами и сказали: «мерзко» и «это ужасно», что почему-то разозлило меня еще сильнее.

– Самое страшное, – сказал я им, – это когда злодеи творят злодеяния, а хорошие люди молчат. Молчание хороших людей – важная часть трагедии. Тот, кто молчит, несет ответственность за происходящее почти такую же, как совершающий злодейство.

Они молчали и смотрели на меня как на человека, который говорит банальности. Мое раздражение перерастало в ярость.

На следующий день на заседании правительства я взял слово.

– Вид старой женщины, ползающей на четвереньках в поисках лекарств, напомнил мне мою бабушку, – сказал я и откинулся в кресле, ожидая бурной реакции. Она не заставила себя ждать.

– Это слишком сильные слова, которые не следовало произносить, – сказал Шарон. – Они граничат с подстрекательством.

Даже министр обороны Шауль Мофаз, известный своей невозмутимостью, на этот раз вышел из себя.

– Такое высказывание в отношении армии Государства Израиль неприемлемо, – кричал он. – Я прошу тебя взять свои слова назад.

Я покачал головой, и тогда к перепалке присоединился министр здравоохранения Дани Навэ:

– Моих бабушку и дедушку с пятью детьми в Венгрии выгнали из дома, как и твою семью, и отправили в лагерь Биркенау. Любая аналогия с теми временами неуместна.