Томас Олдрич - Воспоминания американского школьника

Ну, как я ему скажу? Оставлю. Будь что будет.

«Больше всего на свете я хочу, - думал я вечером, укладываясь в постель, - чтобы Трент напечатал стихи и чтобы папа и мама поскорее приехали».

Целых три года я не видел папу и маму. Я писал им каждую неделю и получал от них письма. Но ведь это совсем не то. Месяц тому назад мама написала мне, что они собираются в Ривермут и выедут, как только папа получит отпуск.

С этого дня я только и думал об их приезде. Считал вместе с дедушкой, сколько дней им придется плыть на корабле, каждое утро смотрел на барометр.

- Дедушка, я изменился с тех пор, как они уехали? - приставал к дедушке.

- Очень, мой друг, - отвечал он.

- Я вырос?

- На целую голову.

- Но они меня все-таки узнают?

- Узнают, я думаю, - отвечал дедушка, улыбаясь.

Что-то скажет папа, когда увидит мои стихи, особенно, если их напечатают? Стихи про Новый Орлеан, про лунную ночь в нашем саду. Маме-то они, наверное, понравятся.

Каждое утро я с тревогой разворачивал «Ривермутскую утку».

Стихи не появлялись.

«Выбросили! Конечно, выбросили, - думал я, - значит,стихи дрянь».

Но на другой день я опять открывал газету.

И вот в пятницу я цвидел: в конце второй страницы два ровных столбика коротеньких строчек.

Над ними мелким шрифтом:

Стихи юного, но подающего надежды поэта. Редакция желает молодому поэтическому дарованию, украшающему в настоящее время почтенную школу мистера Гримшау, крепнуть и развиваться.

Потом две переплетающиеся веточки и название:

ЮЖНАЯ НОЧЬ.

А внизу подпись:

ТОМАС БЕЛЛИ.

- Напечатали! Напечатали!

Я вскочил и, как флагом размахивая газетой, три раза перескочил через стул.

Поэт Томас Белли.

Томас Белли - поэт!

Я распластал газету на столе.

ЮЖНАЯ НОЧЬ.

Неужели это мои стихи? Честное слово, хорошие!

Я перечитывал стихотворение с первой строчки до последней, потом опять с первой до последней. И так - раз десять.

Пойти показать дедушке? Нет, пусть лучше сам заметит. А вдруг он пропустит? Он никогда стихов не читает.

Я вертел газету в руках.

«Из Чикаго нам пишут...»

«Из Буэнос-Айреса пишут...»

«Из Нового Орлеана пишут...»

А ну-ка, что пишут из Нового Орлеана?

«В городе свирепствует жестокая холера. Больницы и госпитали переполнены. По последним сведениям (28 сего месяца), за одни сутки было отмечено 74 смертных случая. Жители спешно разъезжаются».

Я сразу забыл про стихи.

- Дедушка! Дедушка! Вы читали? В Новом Орлеане холера! - вбежал я в дедушкину комнату...

Дедушка сидел грустный.

- Да, Том, я знаю, - сказал он, - я только что получил письмо от папы.

- Они выехали? Едут?

Дедушка покачал головой.

- Нет, Том. Папа не получил отпуска. Хозяин конторы сам уехал из Нового Орлеана и оставил на папу все дела.

- Как же так?

Дедушка ничего не ответил. Я поплелся из комнаты.

Ночью я никак не мог уснуть. Я переворачивался с боку на бок, вставал и опять ложился. Я думал:

«В Новом Орлеане холера. Люди падают на улице и бьются в судорогах. Проезжают черные телеги с мертвыми телами. Надо спасти папу и маму. Надо их просто увезти».

И я решил: еду в Новый Орлеан.

В той же «Ривермутской утке» я нашел объявление: на судно «Роулингс» требуется мальчик для услуг. «Роулингс через четыре дня уходит из Бостона в Новый Орлеан.

Я очень обрадовался. Денег у меня нет. Дедушка меня ни за что не отпустит, с ним и говорить нечего. Убегу тайком и поступлю на «Роулингс». Ехать надо завтра же.

Я собрал свои вещи, связал их в узелок и, когда стемнело, отнес в конюшню к Джипси.

Оттуда можно было взять узелок незаметно и уйти, как будто к товарищу.

Свой план я рассказал одному только Перецу Виткомбу.

- Клянись нашей дружбой и своей головою, Перец, что ты меня не выдашь, - потребовал я.

- Клянусь головою, - грустно сказал Перец. - Но все-таки это очень глупо. Во-первых, твои папа и мама на тебя же рассердятся. Во-вторых, на «Роулингсе» ты досыта наглотаешься подзатыльников. А в-третьих, ты непременно умрешь от холеры как дурак.

Паровоз пронзительно свистнул. Под вагоном что-то зашипело, зашумело. Вагон вздрогнул, качнулся назад, дернулся вперед и пошел.

«Наконец-то!» - Я вздохнул с облегчением.

Самое трудное сделано. Главное было удрать, чтобы никто не заметил. На «Роулингс» меня примут: я сильный, здоровый и - все говорят - очень высокий для тринадцати лет.

Когда поезд пошел полным ходом, я вылез из своего угла (я нарочно забился в самое темное место, чтобы меня не заметили) и расположился поудобнее.