Array Коллектив авторов - Бессмертный полк. Истории и рассказы

Людмила Егина

В моей жизни было много всего: война, годы послевоенного отважного труда, была и любовь. Сегодня мне 92 года. Я живу, окруженная заботой своей дочери, безмерным уважением внучки Ольги и восхищением правнука Михаила. Именно ему и его ровесникам я и адресую свои воспоминания.

Александра Георгиевна Кукушкина. 1940 г.

Мы с моим будущим мужем, Василием Алексеевичем Уткиным, из одной деревни из Вологодской области. Наши родители были знакомы, да и мы знали друг друга. Когда мне 6 лет исполнилось, семья переехала в Ленинград. Но родные остались в той деревне, так что я там часто бывала, и с Василием мы общались. Нравились друг другу, но война отодвинула наши встречи надолго. Увиделись в конце 40-х годов. За плечами у каждого страшное испытание – война. Решили не расставаться. 61 год прожили счастливо. Мой Василий ушел из жизни в возрасте 92 лет в 2012 году. А я вот еще живу… Правительство и городские власти нас, свидетелей тех событий, награждает юбилейными медалями, оказывает различные знаки внимания. Это приятно. Но приятнее всего, когда молодежь интересуется нашей жизнью. Той, которая сегодня уже называется ИСТОРИЯ.

До войны наша семья проживала в Петроградском районе на улице Большая Зеленина, дом 31/1. Папа мой умер перед самой войной от бронхиальной астмы. А мама, Белкова Ефросинья Ивановна, пережила только первую блокадную зиму, она умерла от голода на моих руках весной 1942 года. Мы с подругой Ниной Буркиной завернули ее в одеяло и на саночках отвезли в морг под открытым небом, который располагался на ул. Малая Зеленина. Это был склад около школы, в которой потом училась моя дочь. Трупы грузили на машины-пятитонки. Сверху их накрывали брезентом: нагрузят и везут в братские могилы, а они стучат друг о друга… Мороз был в ту зиму лютый. Хорошо хоть восьмилетнего брата Валерия удалось отправить с детским домом в Сибирь. Этим мы сохранили ему жизнь.

Когда только началась блокада, хлеба нам с мамой давали по 125 граммов, как иждивенцам и служащим. И, чтобы его купить на карточки, надо было уже с 6 часов утра стоять у булочной. Крупу тоже давали по карточкам. Часто мы грызли ее сырой – не могли дождаться, пока сварится. А мороз доходил до 40 градусов, никакая одежда не могла согреть. За водой ходили на Неву с бидончиком. По льду добирались до проруби, а берег был высокий, ползком выбирались наверх. Бывало, упадешь, разольешь воду и снова карабкаешься со слезами на глазах. На улицах Ленинграда, даже на Невском проспекте часто попадались вмерзшие в лед покойники. Я сама однажды ранним утром на Малой Зелениной наступила на женщину с распущенными волосами. Она была запорошена снегом, солнце еще не встало, поэтому я не сразу ее и увидела…

В первую блокадную зиму главным и полезным предметом интерьера стала буржуйка – такая печка, труба которой выходит в форточку. И если кто не имел такой буржуйки, то группировался с другими семьями. Вот и я какое-то время жила на 17-й линии Васильевского острова у жены моего дяди Феди (это брат мамы, он потом погиб на фронте). У них была буржуйка: мы жгли стулья, столы, все что могло гореть. Однажды Лена (жена дяди) забрала у меня все вещи и выменяла на хлеб. Мне не в чем было выйти на улицу…

Когда я вернулась домой на ул. Большая Зеленина от родных с Васильевского острова, было уже тепло. Город был завален нечистотами. Немцы думали, что, если мы не умерли от голода и холода, то умрем от эпидемии. Но была введена трудповинность. Вывели нас, полудохлых, на улицы скалывать лед с нечистотами. С большим трудом, но все расчистили, убрали, вывезли. Солнышко обогрело, все высушило, и мы стали оживать. Копали огороды во всех садах и скверах города, сажали зелень. Открыли бесплатные столовые (денег не было), где мы могли съесть хотя бы тарелку горячего супа. А потом пустили первые трамваи. И это казалось настоящим счастьем для изможденных людей!

Но лично для меня весна 1942 года сулила большие проблемы. Я осталась совсем одна. И, скорее всего, тоже за мамой ушла бы на тот свет, если бы чудом не попала в Комсомольский полк противопожарной обороны Ленинграда. Для многих бойцов того полка попасть туда значило буквально – ВЫЖИТЬ. Всех сразу поставили на довольствие и обеспечили бесплатным пайком. Жили мы на казарменном положении, я была командиром отделения. Ходили в Старую Деревню ломать деревья, разбирать дома: надо было чем-то отапливаться. Тогда ведь в Ленинграде люди жгли все, что горело, дров нельзя было достать. И мы доставляли их в город, снабжали население.