Array Коллектив авторов - Бессмертный полк. Истории и рассказы

Да, уже в Берлине, правда, сначала опять чуть не расстреляли. Я был уже старшим сержантом, командиром и орденоносцем. Орден Красной Звезды получил, когда расчёт при штурме Зееловских высот подбил «фердинанда» – немецкое самоходное орудие, не дававшее пехоте подняться в атаку. Калибр у него 88 миллиметров, броня усиленная, а сам походил на огромный гроб на колесах. Казалось, что после этого боя нас уже трудно было чем-то напугать, но умирать в конце войны совсем не хотелось. Поэтому в Берлине, где из-за каждого угла грозила опасность, старались напрасно не рисковать. Огневую позицию на пересечении Фридрихштрассе и бульвара Унтер-ден-Линден выбрали с умом: вкатили пушку в пустой парфюмерный магазин так, что наружу только ствол выглядывал. Получилось, что и просмотр по пяти направлениям, и люди под защитой крепких стен. Правда, был один недостаток – сильный запах французских духов, которым мы все пропитались основательно.

Шёл уже третий час ночи, мы, только обустроившись, думали отдохнуть, как вдруг – цокот подков по мостовой. Смотрим – это подполковник Попов из штаба на своей кобыле прискакал и сразу в крик: «Почему спрятались? Трусы! Срочно установить орудие впереди танков! Кто старший? Я приказываю!» «А я отказываю, – говорю ему, – позиция выбрана правильно». Что тут началось! Он побагровел весь, парабеллум из кобуры рвёт и еще громче орёт: «Мальчишка! Под расстрел пойдешь за невыполнение приказа!» Закончить не успел: автоматная очередь под ноги гарцующей лошади быстро охладила его пыл. «Чёрт с вами! С такими и Рейхстаг не возьмешь!» – пробурчал он, удаляясь. Я обернулся, смотрю – а это мой расчёт в полном составе и с автоматами. Позицию мы всё-таки сменили от греха подальше. Перетащили нашу пушку на квартал вперёд и снова устроили её в каком-то магазинчике. Здесь 26 апреля 1945 года меня и ранили.

Дрезден, 1945 год

Стреляли из фаустпатрона – ручного гранатомета, я был контужен и получил осколочное ранение левого бедра с повреждением кости. В медсанчасти не было рентгена, поэтому осколки из ноги и головы вынимали наугад, да еще без обезболивания, ведь новокаина тоже не было. 1 мая меня прооперировали уже по всем правилам в госпитале в Дрездене, там и День Победы встретил. А ведь хотел попасть на парад на Красную площадь, все шансы были, так как отбирали орденоносцев ростом выше 1,76 м. Скоро про свои мечты пришлось мне окончательно забыть: началась газовая гангрена. Ногу предложили ампутировать – не дал. Спасли её хирург капитан Кузнецов и медсестра Зося, которая почти полгода выхаживала меня в госпитале. Это была любовь, первая и настоящая, но судьба нас развела: после демобилизации в октябре 1946 года я поехал к своим родителям в Симферополь, а она – к своим в Краков. Больше мы никогда не встречались.

В центре хирург капитан Кузнецов, спасший Ивана Новикова. Хемниц. 1946 г.

Врачом я стал случайно. Вернулся домой: 20 лет, грудь в медалях и семь классов образования. Его нужно продолжать, но где? В городе три средних специальных учебных заведения – автомеханический и торговый техникумы, медицинское училище. Меня манила профессия геолога, но тут мама воспротивилась: «Куда ты с такой ногой по горам лазать?» Подал документы в училище. На первое занятие принарядился: шинель с иголочки, хромовые сапоги сияют, вхожу в аудиторию, а там девчонки пятнадцатилетние вскакивают из-за парт – думали, что преподаватель пришёл. Как-то сразу скучно стало, развернулся и вышел. А на следующий день целая делегация этих пигалиц домой явилась: «Иван Федорович, возвращайтесь!» Вернулся, окончил училище, а потом Крымский медицинский институт. Там и с женой своей будущей познакомился, оба получили красные дипломы, только у неё все пятёрки, а у меня четыре… по военному делу. Правильно, ведь на фронте больше практики было, чем теории. Но война – это тяжелый повседневный труд, грязь, кровь, усталость, потери друзей. И так уж случилось, что юность – самые лучшие годы человеческой жизни – у меня пришлась на неё, Великую Отечественную.

А когда каждый день проживаешь как последний, то и ценить его начинаешь по-другому. Почему-то сейчас, через семь десятков, война вспоминается так отчетливо, как будто это было только вчера.