Джейн Фонда - Вся моя жизнь

Всё чаще и чаще я пробовала намекнуть ему на свои истинные чувства, а когда он оставался глух к этим намекам, пыталась притупить досаду алкоголем. Если бы Тед дал себе труд приглядеться, он заметил бы, что моя безмолвная душа потихоньку поднимается к поверхности, словно форель, выплывающая из-за подводного утеса. Но Тед – плохой наблюдатель, особенно в тех случаях, когда увиденное может замутить его личные воды, и я, послушная его воле, не осмеливалась вынырнуть на поверхность. Внутренний голос говорил мне: Джейн, так продолжаться не может, но был и другой, повторявший громким шепотом: а может, не стоит раскачивать лодку? Ведь не так уж всё плохо. У тебя интересная жизнь, а он – потрясающий мужчина.

Из уважения и любви к Теду и его детям я не стану подробно расписывать, что именно не ладилось в нашем союзе. Собственно говоря, в этом нет нужды, поскольку в общих чертах я вам всё уже обрисовала. Но о чем я могу написать (и что важно, поскольку многие с этим сталкиваются), так это о том, как при каждой новой возможности по-настоящему постоять за себя, сопряженной с риском разорвать наши отношения, меня снова и снова сковывал паралич. Я могу написать, что набралась храбрости и победила этот страх лишь через два года. Я не испугалась полететь в Северный Вьетнам ради того, чтобы попытаться прекратить войну, я готова была навлечь на себя неприятности и общественное порицание, я не колеблясь выступала против правительства, когда считала, что оно действует неправильно. Но когда дело доходило до отношений с мужчиной, я по-прежнему не смела возвысить свой голос. Даже несмотря на мою финансовую независимость!

Меня всё больше и больше утомляли постоянные переезды. Поначалу это было легко и даже весело, но тогда я не понимала, что так будет всегда, что мы уподобимся перелетным птицам, вечно будем в движении и без конца будем собирать чемоданы, так и не успевая полностью их распаковать. Сначала у нас было одно местечко в Аргентине, куда мы отправлялись на недельку-полторы, чтобы половить рыбу и отдохнуть, когда в Северной Америке наступала зима. Но затем Тед приобрел в Аргентине еще две усадьбы, и даже приезжая в эту страну, мы метались с одного места на другое.

Если мне не хотелось рыбачить каждый божий день или не нравилось, что все наши действия расписаны буквально по часам, меня начинало мучить чувство вины. Иногда я предпочла бы просто ничего не делать… просто подумать или почитать. Я хотела признаться Теду, что нахожусь в духовном путешествии, и пригласить его присоединиться ко мне, но для него это означало бы сбросить скорость до уровня, который психолог Мэрион Вудман называет “скоростью души”, а для таких неуемных натур это почти равносильно смерти. Это прекрасно описывает в своей автобиографии Куинси Джонс:

Я всё время куда-то бежал и при этом то и дело натыкался на самого себя, бегущего в обратном направлении, причем и он точно так же не знал, куда несется. Я бежал, поскольку за моей спиной не было ничего такого, что могло бы меня удержать. Бежал, поскольку больше ничего не умел делать. Я думал, что остановиться значит умереть.

Я думала, что это мужская черта, пока не прочла книгу “Мисс Америка изо дня в день”, написанную бывшей Мисс Америкой Мэрилин Вандербур, которую в возрасте с пяти до восемнадцати лет ее собственный отец принуждал к кровосмесительной связи. Она трогательно пишет о том, что люди, рано подвергшиеся насилию (сексуальному, физическому или психологическому), должны всё время чем-то себя занимать, всё время двигаться, чтобы не дать воли чувствам, которые иначе могли бы их захлестнуть. Тед должен был двигаться, чтобы не позволить своим демонам его нагнать. Я сочувствовала ему, но всё отчетливей понимала, что наша жизнь не становится глубже — это просто поверхностное выполнение намеченных планов. Теперь, вступив в свой последний акт, я хотела перестать непрерывно что-то делать и начать быть – затормозить и раскрыться. Тед был на это не способен. Если смотреть правде в глаза, мне кажется, что он этого боялся.

Я понемногу впадала в тихое отчаяние, всё чаще пытаясь забыться во сне. Мне становилось всё яснее, что Тед понимает душевную близость как необходимость высказывать свои потаенные мысли тому, кто ему дорог, хотя на самом деле он высказывал свои потаенные мысли каждому встречному и поперечному. Но выслушать того, кто тебе дорог, – да нет, какое там! Я всё лучше понимала, что вести с Тедом двустороннее общение почти невозможно, если только не говорить с ним о чем-нибудь, что имеет к нему прямое отношение. В его мозгу никакие мысли, кроме его собственных, попросту не умещались. Вообще-то, по некоторым признакам я и раньше об этом догадывалась.