Анатолий Уткин: Черчилль. Полная биография. «Я легко довольствуюсь самым лучшим»

В этом смысле он был истинный консерватор. Черчилль открыто говорил, что “утонченное время Людовика Четырнадцатого всегда предпочел бы современной эпохе “треска, жужжания, широко разинутых ртов и пожирающих глаз”. Он был уверен в том, что “несчастливая судьба будет преследовать тех, кто разрушает традиции прошлого.” Будучи премьер-министром, он твердо приказал именовать Иран Персией, Стамбул Константинополем, а Анкару Ангорой. Он всегда говорил о короле Генрихе Восьмом как о современнике и отказывался знать о таких странах как Камбоджа и Гватемала. Лучшим временем для него была викторианская эпоха. Никто не видел Черчилля в парламенте иначе как в сюртуке и шляпе. Когда Гарольд Ласки назвал Черчилля галантным и романтическим осколком империализма восемнадцатого века, тот ответил : “Мне нравится жить в прошлом. Я не думаю, что люди найдут много хорошего в будущем”. Главный противник Черчилля среди лейбористов – Эттли сравнил его со слоеным пирогом: “Один слой определенно семнадцатого века. Восемнадцатый век в нем очевиден. Есть и девятнадцатое столетие, ну и большой кусок, конечно, двадцатого века; и вот что любопытно, есть слой, который, принадлежит, возможно, к двадцать первому веку”.

Человек, восхищавшийся прошлым, не только не был закрыт для новых идей, но постоянно их генерировал. Черчилль был создателем танка, одним из первых увидел значимость авиации, глубоко интересовался ракетами в 30-е годы, приказал разбрасывать алюминиевую фольгу, чтобы “слепить” радары немцев, предложил идею трубопровода по Атлантическим океаном, изобрел навигационный прибор для летчиков и предложил создать искусственные гавани при высадке союзников в Нормандии.

При этом речь идет об историке и писателе, издавшем пятьдесят шесть книг (сожалевшем только о том, что не осталось времени для биографий Юлия Цезаря и Наполеона), о самом оплачиваемом журналисте своего времени, о лауреате Нобелевской премии по литературе.

Черчилль не был известен одним каким-то деянием, одной кампанией, единственным достижением. Он не объединил Германию как Бисмарк и не спас страну от распада как Линкольн. Он был государственным деятелем иного склада, но без него Британии пришлось бы хуже в самое суровое время своей новой истории

Последний политик классической имперской эпохи, Уинстон Черчилль определял мужество как “сохранение достоинства под прессом неблагоприятных обстоятельств”. Ему пришлось в немалой степени демонстрировать это качество. Сэр Уинстон Черчилль не жаловался на отсутствие противостоящих обстоятельств. Девяносто лет его жизни знаменуют переход из одной эпохи в другую. Выйдя из эры дредноутов и “бремени белого человека”, Черчилль встретил мир атомного оружия, разделенный неистовой идеологической борьбой, мир национального самоутверждения, мир региональных интеграционных процессов не потеряв ясного мировидения, хладнокровия и самоуважения.

По мнению английского историка Р.Родса Джеймса, в лице Черчилля мы видим “одного из наиболее удивительных людей нового времени; и если Британской империи было суждено погибнуть, справедливо то, что на ее закате блеснул такой блик славы”.

Для англичан Уинстон Черчилль навсегда останется личностью, воплотившей суровой осенью 1940 года благородную общенациональную убежденность в том, что никогда бритт не будет рабом: “Мы будем сражаться повсюду, мы никогда не сдадимся”. Нами этот политик не может быть забыт хотя бы только потому, что 22 июня 1941 года он, единственный в мире среди глав крупнейших держав, объявил о союзе с нашей страной в час ее самого страшного национального испытания.

Столетие между июньским днем Ватерлоо и черным августом 1914 года представляет собой век британского всемогущества, редкое в истории явление внешней мощи и внутреннего мира – несмотря на внутринациональную поляризацию богатства и бедности. В эти дни английского морского и колониального всевластия страной правила узкая каста джентльменов – три тысячи землевладельцев с доходом не менее трех тысяч фунтов стерлингов в год. В то время, когда доход двадцати миллионов англичан был ниже 160 фунтов в год, сорок пять землевладельцев владели участками земли величиной более 100 тысяч акров каждый, пятнадцать аристократов имели доход 100 тысяч фунтов стерлингов в год.

Богатство в тот век не пряталось и не прибегало к ложной скромности. Не выделяться в обществе счастливым обладателям досуга и достатка было трудно даже внешне – скажем, в составе кабинета лорда Солсбери (1895 год) пятеро из шести ведущих министров были около двух метров ростом. Из девятнадцати членов кабинета семнадцать дожили до семидесяти лет, семеро пересекли восьмидесятилетнюю отметку, а двое отметили девяностолетие. И это в то время, когда средняя продолжительность жизни британца равнялась сорока четырем годам.

Читать дальше