Анна Делоне - Другой Зорге. История Исии Ханако

Их знакомство описала Кристина – тогда еще Герлах: «Много молодых людей собиралось в нашем уютном, утопавшем в глициниях, доме, где я, двадцатилетняя супруга профессора государственной экономики, разливала в чашки чай и без устали вслушивалась в жаркие споры. Мой муж несколько лет жил в Англии, был фабианцем и сочувствовал немецкой революции. Поздняя осень 1918-го, зима 1919 года! Художники говорили о новом искусстве, поэты ломали устаревшие традиции; среди наших гостей сидел молчаливый молодой человек, один из студентов моего мужа – Рихард Зорге… В аудиториях и на семинарах он, наверное, вел себя менее сдержанно, чем у нас в салоне, так как я вскоре стала замечать, что мой муж выделяет его из всех остальных. Между обоими завязалась дружба; мы называли его “Ика”».

Из Киля Герлахи переехали сначала в Ахен. Вскоре там же оказался Зорге. «Снаружи стоял Ика. Меня как будто пробило молнией. В единое мгновение во мне пробудилось что-то до сих пор спавшее, что-то опасное, темное, неизбежное…» – вспоминала Кристина. Курту Герлаху в 1920 году исполнилось всего 34, но он был тяжело болен – страдал от диабета, и как раз в это время его уволили из университета за социалистическую пропаганду. Его жена Кристина – «очень симпатичная платиновая блондинка с острым носиком», как описывал ее один из коллег, погрузилась в отчаяние. Они переехали в Золинген, куда следом перебрался и друг Ика. В начале 1921 года профессор Герлах был уже совсем плох, а его супруга перестала скрывать от мужа чувства к Зорге. Это было непростое для нее решение: «Мой муж с любовью и с большим вкусом обставил наш дом – теперь он вдруг заговорил о разводе… Ика никогда ни на чем не настаивал, люди сами тянулись к нему, и мужчины, и женщины… В разладе сама с собой, разрываясь от любви к обоим, я уехала к своей мачехе в Южную Германию… Он и мой муж продолжали оставаться друзьями даже после того, как муж узнал о наших отношениях».

Это был не только, а возможно, и не столько брачный союз, сколько характерный для того времени и для определенной группы молодых людей, настоящих революционеров абсолютно во всем, союз товарищей по взглядам, убеждениям, отношению к миру. Во всяком случае со стороны Зорге. В октябре 1919 года, когда началась его связь с Кристиной, он сделал шокирующее нас сегодня признание в письме своему старому другу Эриху Корренсу: «Никоим образом, даже внутренне, я не испытываю нужды в другом человеке, чтобы быть способным жить; я имею в виду действительно жить, а не произрастать. У меня более нет никаких привязанностей. Я настолько лишен корней, что чувствую себя по-настоящему дома лишь в пути».

Отказавшегося от «корней и привязанностей» Зорге с Кристиной теперь сближала диссертация, которую она решила написать. Тема была выбрана необычная, в чем-то даже провокационная: «Лев Толстой как социолог». «Дважды в неделю, – вспоминала Кристина, – я ездила в Кёльн на занятия семинара по социологии, а дома работала над диссертацией. Когда подошло время сдавать устный экзамен, Ика стал меня натаскивать. Просто удивительно, как его острый ум мгновенно схватывал самую суть. С его помощью летом 1922 года я выдержала кандидатский экзамен». Осенью Курт Герлах умер, а супруги Зорге переехали в Берлин.

В это время Рихард Зорге до предела активизировал свою деятельность в германской компартии. В 1923 году, после ее запрещения и перехода на нелегальное положение, он стал связным лидера КПГ Эрнста Тельмана, а год спустя обеспечивал размещение и безопасность высокопоставленных гостей из СССР, прибывших на IX съезд немецких коммунистов. У супругов Зорге был свой дом, и Кристина сохранила для нас его довольно поэтичное описание вкупе с любопытной характеристикой молодого Рихарда:

«В парке возле особняка какого-то франкфуртского патриция нам, несмотря на инфляцию и трудности с жильем, удалось отыскать пустующую конюшню с жилыми помещениями для конюхов. Мы переделали все это в оригинальный летний домик; один из друзей, художник, выкрасил в нем комнаты: одну в красный, другую в желтый, а третью в голубой цвет.

Марксизм Ики, к счастью, не исповедовал аскетизм и бедность, хотя у него никогда не было стремления ни к деньгам, ни к имуществу… Он любил глубокую русскую печаль, был отзывчивым, но без сентиментальности, помогал коллегам в трудные дни и с жаром писал о пролетариях. Разумеется, он приводил с собой гостей из числа коллег по работе в редакции: они выпивали, много курили… Он любил кошек и собак и играл с ними, как мальчишка… Не будучи особо разборчивым в еде, он, тем не менее, с удовольствием готовил. Его меню было не очень обширным, однако определенно больше моего… Если блин разваливался, он мрачнел, его не утешало даже, если я называла бесформенное произведение его кулинарного искусства королевским блюдом».