Александр Иванов - Мой друг — Олег Даль<br />(Между жизнью и смертью)

Он — из театрального училища. Я — из ВГИКа. И хотя каждый любил свое, ВГИК тогда котировался выше, чем другие актерские школы. И не потому, что это действительно было лучше. Просто считалось, что у нас лучше выход в кинопроизводство, чем у ребят из театрального. А в кино мечтали сниматься все — и без кокетства.

Путь моего попадания в съемочную группу фильма «Человек, который сомневается» был очень простой. Мою маму должна была играть Люба Соколова. И она сказала:

— Есть только одна девочка, которая точно сможет… Мы с ней уже работали: она — дочка, я — мама. И она железно должна здесь быть. Это Лариса Виккел. И больше — никто…

Таким образом я в эту работу и пришла.

Но Любочка — человек своеобразный, с режиссером она потом быстро «разошлась во мнениях» и ушла со съемок. А я осталась. Маму же мою играла Нина Меньшикова.

Начались съемки и наша работа с Олегом. Подошла к нему в первый раз, в лицо посмотрела: глаза — абсолютно светлые! И человек — такой светлый-светлый!..

Прежде я не знала о его люблинском дворовом детстве — а это, безусловно, глубокий отпечаток на жизни такого человека. Но иногда он при мне бывал в таком настроении — ну, очень злой! Я говорила:

— Олег, ну зачем ты?.. Ты на себя посмотри!.. Ты тонкий, стройный и с такими… глазами!.. И ты — злой? Ты же до-о-брый!..

— Нет! И не делай из меня «доброго»!! Я — злой!!!

Как мне кажется, он в себе это даже культивировал, накручивал. У каждого в глубине души что-то есть. А у него было это. И в работе, и до работы, и после — он был «злым». Вероятно, на съемках это ему помогало.

… А последняя наша с ним встреча была на «Мосфильме», в самом начале июля 1980 года. Обед в съемочных группах объявляют приблизительно в одинаковое время. И мы с ним встретились просто в столовой, внизу корпуса. Я подошла к нему:

— Слушай, я тебя не видела тыщу лет! Ты как живешь-то? Олежка, как ты живешь?

И он неторопливо ответил вот что:

— Ларис, во-первых, я тебе должен сказать… Я сейчас — не пью. И знаешь, я что заметил… Что это очень многих раздражает… Потому что, когда я выпивал, я был как все! Я был — как они… И они меня могли уничтожать каждый день!.. (Скулы заходили. Стал цедить слова сквозь стиснутые зубы, «отбивая» их носком ботинка об пол. Мне сразу вспомнилась его юношеская «злость».) И вдруг я для себя решил… Мне просто стало очень обидно: почему они имеют право из-за этого дела надо мной измываться?.. (А я понимаю, что люди тоже разные есть… А если ты в чем-то виноват, то в следующем ты — не уступишь! Это как каждая купля-продажа.)

Но зато теперь… Я над ними измываюсь… И, ты знаешь, теперь я себя чувствую — ну, совершенно независимым. Потому что раньше зависел только от этого…

Это был наш последний с ним разговор. И я как-то очень за него порадовалась: что ему теперь действительно хорошо…

А когда через восемь месяцев с ним все случилось… В общем, это было ужасно, конечно… Ребята до сих пор говорят о том, что он как раз позволил себе то, чего ему нельзя было.

Такой вот сюжет…

Роль у меня в картине была почище далевской — «покойница»! Дело в том, что моя героиня — Таня Курилова — убита еще до начала фильма своим другом, любимым, почти женихом — Борей Дуленко. Так все думают. На самом деле, он меня, конечно, не убивал, но несправедливо, ужасно, страшно осужден к расстрелу.

Пока идет повторное расследование обстоятельств этого уголовного дела, Таня продолжает «жить» в воспоминаниях Бориса, в расчетах-размышлениях следователей, в показаниях свидетелей. Такая вот задача молодой актрисе…

Соавторы Аграновича придумали всевозможные ходы с наплывами, и у меня «продлилась линия жизни»: во множестве немых проходов с Олегом по городским улицам. Не было бы этого — мы бы с ним еще меньше встречались в работе.

Зиму мы снимали под Звенигородом, а лето — в Ярославле. Самое смешное, что зимой, ходя в летнем платье, костюме и туфлях при двадцати градусах мороза, мы не простудились. А летом, когда снимался павильон на «Мосфильме», мы такие были простуженные оба — ну, просто невозможно…

Поскольку всей этой «наплывной» идеи изначально в сценарии не было, все, что из нее рождалось — сплошной экспромт. В связи с Олегом это обстоятельство важно по двум причинам.

Во-первых, в кадре он очень много шутил по поводу нашей молодости и всего прочего. Заведомо зная, что это не будет озвучено (что и произошло!). А если будет, то другим текстом. Из этого родилась картина безмятежно счастливого героя Олега на экране, что для «кинематографического» Даля — редкость.