Александр Иванов - Мой друг — Олег Даль<br />(Между жизнью и смертью)

Не вправе я судить, но свои впечатления выскажу. Творчески ему нужно было попасть в такой театр, как «Современник», с их категориями понимания Искусства, осмысления Времени. А человечески, мне кажется, первые большие травмы ему нанес именно этот коллектив.

Он не был готов к этой жизни. И бытово — тоже. В 1964 году я снимался в Киеве вместе с Ниной Дорошиной. Она замечательная характерная актриса. Не осуждая ее, но, зная о том, что их брак с Олегом уже состоялся, смотрел со стороны и думал: «А что может связывать такого человека, как он, с этой женщиной?»

Было у меня всегда ощущение обиды за Олега в его браках! И все время задавался вопросом: как все эти женщины сочетаются с ним: и физически, и нравственно, и духовно? Уму непостижимо! А вообще все-таки его большая человеческая беда началась именно в «Современнике»!

А потом он стал неким знаком интеллектуальной богемы. Но богемы — не в плане прожигания жизни, а в хорошем, высоком смысле. Но при этом, живя этой жизнью по собственному почину, он всегда ею же и тяготился.

Конечно, он был отдельным человеком. На своем, отдельном поле. Как самый высокий колосок. Или какая-то «балеринка»…

И в нем было все безумно красиво — даже цвет лица: загорело-персиковый. Он был очень здоровым: и внутренне, и внешне. Какое-то «удачно получившееся» здоровье!

Всегда был очень опрятный, все шарфики вокруг шеи обвязывал… Мы же тогда очень бедно жили. Тем более я — иногородний человек. На все про все — одни протертые штаны. Я не очень знаю, кто у него были мама и папа, из какой они среды: простые ли люди или интеллигентные. Но на фоне и Виталия Соломина, и Мишки Кононова, и Витьки Павлова — он был «латышско-эстонский» человек. Когда он первый раз снялся в кино и я посмотрел этот фильм, было одно ощущение — европейский человек!

Кстати, таким человеком в молодости был Гена Бортников в театре Моссовета. Мы — все остальные — на фоне их обоих были просто «советские люди»…

Потом мы снимались вместе с Олегом в кинофильме «Человек, который сомневается». Но так сложилось, что в кадре почти и не совпадали. Там есть кадр, где герой Георгия Куликова — следователь — ходит по ночной зимней улице, и ему видится молодая пара: юноша и девушка. Вот это снималось в переулках, буквально в десяти метрах от нашего театра. Поскольку это была моя первая картина, мне все было безумно любопытно; и хоть кадры были и не мои и жил я тогда на Петровке, но все равно приезжал на съемки ночного режима после полуночи. Красиво! Зажженные фонари, пурга…

И Олег ведь приезжал смотреть! Разница у нас была в два года — это потом люди как-то отдаляются, а в тот момент мы как-то симпатизировали друг другу. Поскольку я уже работал год в театре, то, естественно, понимал: этот мальчик не затеряется. Так оно и было. Его и Витю Павлова взяли в «Современник». Но Витя через год оттуда ушел, потому что они все там страшно пили! Знаменитые саратовские гастроли вместе со съемками фильма «Строится мост». Вот там-то и начался глубокий «кир» Олега Даля — в тех разрушительных масштабах, которые его и прикончили в итоге. Старшее поколение было в силе на себя все это принять, а молодое, бывшее безумно симпатичным, хотело всецело подражать Олегу Николаевичу и Евгению Александровичу, и Володе Паулусу. А это была очень серьезная «бактерия»…

Потом мы с Олегом встречались чисто официально на премьерах картины в Доме кино и в кинотеатре «Ударник». У меня даже сохранился буклетик-программка, которым я тогда очень гордился и радовался, поскольку в центре бритый наголо Олег, а сбоку — я. Маме послал, и все такое…

В 1965-м я видел Олега во «Всегда в продаже» Аксенова, но этот спектакль мне как-то не очень запал. В 69-м — «Вкус черешни». А вот между ними он сыграл Ваську Пепла в «На дне». Это был спектакль, на который Москва пошла. И одна из первых постановок Галины Борисовны Волчек. Ну, там все было неожиданно. И Даль — Пепел. И Евстигнеев — Сатин. И вообще весь спектакль был интересным, потому что Олег Даль производил, конечно, колоссальное впечатление. Звонкий! Яркий! Стихия актерская! Не умное построение роли, а ситуация, когда «поднимаются шторки» колоссального актерского обаяния.

В 1977-м я видел его еще в «Месяце в деревне» у Эфроса на Малой Бронной. Здесь у меня было уже такое ощущение: ах, если бы ты сыграл Беляева в свои двадцать шесть! Ведь только эта свежесть и открытость могли бы привлечь его к Наталье Петровне, но Олег таким уже не был. Скажу честно: он не то что мне не понравился, но это было совершенно не его дело. Скорее, он мог быть Ракитиным. Внешне он был довольно «беляевского плана», да вот внутри уже многое сгорело…