Хачик Хутлубян - Баронесса из ОГПУ

Наум Исаакович подошел к окну. Проснувшаяся после долгой ночи Москва как всегда с ходу включилась в водоворот дел. Время полетело без тормозов. На столе, не считаясь друг с другом, трезвонили телефоны. Хозяин кабинета поднимал трубки, кого-то отчитывал, перед кем-то отчитывался…

И вот странное совпадение: дверь кабинета тихо отворилась, и прекратились телефонные звонки. Вошел помощник:

– Наум Исаакович, вы приглашали полковника Рыбкину. Зоя Ивановна ожидает в приемной.

– Зови. – Эйтингон постучал пальцем по пустой пачке папирос и, смяв ее, бросил в маленькую урну у ног, в углу письменного стола.

– Разрешите? – Полковник Рыбкина вошла в кабинет. Высокая, статная, просто и безупречно одетая, она посмотрела на хозяина кабинета и поняла, что он чем-то взволнован.

– Зоя Ивановна, проходи, садись.

– Благодарю.

В это время вновь открылась дверь, и в кабинет вошла Эмма Карловна Каганова, супруга генерала Павла Судоплатова и добрая приятельница Зои Ивановны. Она вошла без стука и села напротив Рыбкиной.

– Ты что такая хмурая? – обратив внимание на выражение лица, спросила ее Зоя Ивановна.

– Сын коклюшем болеет, – потупив взор, произнесла та. – Всю ночь кашлял…

– Зоя. – Наум Исаакович выдвинув ящик стола, достал из глубины припасенную на черный день папиросу, прикурил с первой же спички и, затянувшись, дрогнувшим голосом на выдохе сказал: – Зоя, ты женщина мужественная…

– Что-то случилось? – сердцем чуя неладное, перебила начальника Рыбкина.

– Борис погиб, Зоя.

– Борис?.. Какой Борис?

– Муж твой, Борис Рыбкин погиб.

– Как погиб?..

– Выясняем. Произошла автомобильная авария. – Эйтингон подумал и добавил: – Пришло два сообщения – одно из Праги, другое из Будапешта. Чертовщина какая-то, и там, и там обнаружен погибшим в аварии полковник Борис Аркадьевич Рыбкин.

– Ну вот. Это ведь ошибка? – растерянно спросила Зоя Ивановна, пытаясь вопросом отвести беду, но… в груди что-то сжалось в комок, сдавило дыхание и сделалось душно. – Нет-нет. Борис опытный, умный… осторожный… он не может… не мог погибнуть. Это – ошибка.

– К сожалению, нет.

– Ошибка…

– Сообщение из Праги поступило от генерала Белкина… Мы подключили все ресурсы. Выясняем подробности. Обещаю, все, что удастся узнать, тебе сообщу первой.

– Что?..

– Зоя, произошла большая беда, но необходимо держаться. У нас работа такая. Думаю, тебе… надо домой, немного прийти в себя, собраться с силами… Я ведь понимаю… Эмма Карловна проводит, побудет рядом…

– Нет-нет, спасибо, я сама. У меня дома мама болеет… не хочу, чтобы она заподозрила… – Зоя Ивановна встала, медленно направилась к выходу и уже в дверях обернулась: – Это ошибка, я уверена.

Эмма Карловна вышла следом, не поднимая глаз.

Наум Исаакович покрутил в пальцах погасшую папиросу, взял спички, чтобы прикурить, но, обломав пару штук, бросил коробок на стол и вмял окурок в пепельницу.

– Как же так, Борис Аркадьевич, как же так, боевой товарищ!..

На следующий день Рыбкину вызвал к себе министр госбезопасности СССР Виктор Абакумов. Он выразил соболезнование и, в свою очередь, заверил, что все обстоятельства дела о гибели полковника Рыбкина будут тщательно расследованы специально созданной комиссией.

Когда Зоя Ивановна вернулась к себе в отдел, ее попросили зайти к генералу Эйтингону.

Наум Исаакович рубанул с солдатской прямотой:

– Зоя Ивановна, ты прошла огонь и воду и отлично понимаешь, какова она – работа разведчика! Порой не только дела и жизнь наших сотрудников засекречиваются на десятки лет, но и обстоятельства геройской смерти во имя общего дела – тоже! Одно знай – Борис Аркадьевич погиб, выполнив свой долг перед Родиной до конца. И мы всегда будем хранить о нем светлую память.

– Я получила письмо, которое он послал мне с оказией, – не совсем вслушиваясь в пафосную речь, произнесла Зоя Ивановна. Она достала из кармана жакета сложенный вчетверо листик, раскрыла и прочитала: «Самый напряженный момент всей моей поездки наступил сейчас. …в ближайшие дни все станет ясно. Надеюсь, все кончится благополучно. Ты, пожалуйста, не волнуйся. Может быть, пока это письмо дойдет, ситуация у меня изменится к лучшему» . – Она показала листик Эйтингону. – Письмо датировано 11 ноября. Борис Аркадьевич был человеком уравновешенным и рассудительным. Чувством паники и преувеличения опасности не страдал. Что там могло произойти, Наум Исаакович?