Хэзер Дьюи Макадэм - Их было 999. В первом поезде в Аушвиц

Нетрудно вообразить, как Эрна с Диной рука об руку идут на рынок по Штефаниковой улице, возбужденно обсуждая грядущую свадьбу Рены. Та занималась поисками достойной ночной сорочки для брачной ночи – из-за этого обстоятельства сестры, скорее всего, хихикали с румянцем на щеках. До Песаха оставалось всего пара недель, и девушкам не терпелось послать гостинцы – орехи с сухофруктами – родителям, которых они не видели уже больше года.

Польки были постарше сестер Фридман, к тому же они вращались в другом обществе. Будучи частью еврейской общины Гуменне и принадлежа к уважаемой местной семье, девочки Фридман вели устроенную жизнь, в то время как польские беженки обычно работали нянями у зажиточных людей. Но проходя мимо дома Гроссов, польки, завидь они кого-нибудь во дворе, наверняка помахали бы приветственно. Невозможно было не запомнить россыпь веснушек на Аделином лице, волны золотых волос, ее улыбку – ведь в синагоге девушки вместе сидели на хорах. Пусть сестры Гросс и происходили из весьма богатой семьи, они никогда не смотрели на других свысока. Они придерживались убеждения, что надо жить в мире нравственности и добродетели, в мире, где помогают нуждающимся – тем, кому повезло меньше.

Название «Гуменне» происходит от общеславянского слова, означающего «гумно», «задний двор». На свете нет, пожалуй, другого городка, которому бы так шло его имя. «Мы жили, как большая семья, – рассказывает Эдита. – Все знали друг друга. Все без исключения!»

Гуменне некогда был важным пунктом на торговом пути между королевствами, которые потом стали Польшей и Венгрией, культурным центром, известным своими ремеслами и ярмарками, своим рынком. Над коваными воротами особняка в конце площади подергивали каменными хвостами мраморные львы – правда, «площадь» – не вполне верное слово, ведь речь идет о вытянутом, прямоугольном бульваре, который считался сердцем города. Главная улица стояла немощеной: ее поверхность сглаживали с помощью конных катков с бревнами и цепями, которые вдавливали гравий в грязь. По одну сторону росли молодые деревца, а по другую стояли городские магазины и лавки. И эта площадь служила местом собраний, куда стекались местные жители – и евреи, и неевреи. На весь город имелся один-единственный автомобиль – такси.

По периметру площади на фоне высящихся сугробов стояли малочисленные, самые непоколебимые торговцы и фермеры. Ветер морозил голые руки мясника-нееврея, раскачивая последние висящие над ним палки колбасы. Головки сыра лежали, накрытые марлей. Весенних овощей еще не было – только картошка, брюква да пастернак. Словацкая военная полиция – то есть Глинкова гвардия – тяжелой поступью вышагивала среди сугробов с таким видом, словно обходить дозором снежные заносы для гардистов – святой долг. В сапогах, перетянутые ремнями, в черных шинелях и галифе, они всячески старались придать себе угрожающий вид. Но эти мальчики – совсем юные, некоторые еще даже не брились – не внушали ужаса ни Аделе, ни другим девушкам. Чего тут, собственно, бояться? Ведь они выросли вместе. А мальчики всегда любят играть в войну. Но все равно казалось странным, что в ответ на приветствия девушек их бывшие одноклассники либо делали вид, будто не слышат, либо обращали на них свирепый взгляд.

Мир в этих местах тесен. Не поздороваться с соседями – такое невозможно представить, но в последнее время приветствия стали осторожнее и сдержаннее, радушные оклики сменил шепот. «А потом вдруг неевреи вовсе перестали с нами разговаривать, – рассказывает Эдита. – Они даже не отвечали, когда моя мать с ними здоровалась!» Как можно быть столь неучтивыми с соседями? Но в то время все были постоянно на нервах.

В обычный базарный день Эдита с Леей беззаботно входили на рынок под звуки привычного стаккато торговцев, нахваливающих свой товар, и оживленной мелодии голосов торгующихся покупателей. Но сегодня базарный день был далеко не обычным. Хотя сестры все равно вполне могли быть в веселом настроении и хохотать на свежем воздухе: ведь они пребывали в счастливом неведении, не замечая исполненных сожаления взглядов, непрошеной слезы на чьей-то щеке, сочувствия во взгляде пожилого полицейского.

Когда после обеда евреям открывали доступ на рынок, мать Эдиты обычно ходила туда с матерью Ирены Фейн в сопровождении ее невестки, местной повитухи, с чьей помощью на свет появились и Эдита с Леей, и – наверняка – почти все дети семейства Гроссов. На рынке они часто встречали госпожу Беккер вместе с дочерью Марги. Юная Марги обладала острым умом и – вместе с Эдитой и Леей – играла в спектаклях, которые ставили в школе «Дом Иакова». Ее семья владела магазином на углу, рядом с домом Фридманов.