Софья Бенуа - Александр Александров. Ансамбль и жизнь

Александр Александров во время работы над гимном партии большевиков. 1939 г.

Когда среди претендентов осталось всего только восемь человек, на прослушиваниях появился глава государства. Представ перед комиссией, Иосиф Виссарионович глубокомысленно произнес: «У нас тут есть предложение, чтобы Шостакович и Хачатурян написали одну совместную музыку».

Текст будущего гимна был уже к тому моменту практически одобрен – положительную оценку получили стихи Михалкова и Эль-Регистана. Кстати, классик русской литературы Михаил Пришвин записал в дневнике 21 декабря 1943 года: «Гимн, сочиненный Михалковым и Эль-Регистаном, произвел тяжелое впечатление: столь великие дела на фронте нашли столь жалкое выражение в поэзии». Понятное дело – всем угодить невозможно, а тем более в стране, где живет многомиллионное население, и где каждый творец творцу – не друг и не брат , а так, типа… тамбовский волк…

К ноябрю комиссия отобрала три варианта музыки: совместный вариант Шостаковича-Хачатуряна, а также музыку, написанную Туския и написанную Александровым. Товарищ Сталин прослушал предложенные варианты, после чего вопрос вынесли на Политбюро. В результате длительного обсуждения решили, что слова Михалкова и Эль-Регистана лучше всего ложатся на музыку Александрова.

И когда 30 декабря 1943 года в Большом театре торжественно отмечалось утверждение Гимна Советского Союза, на банкете Иосиф Виссарионович, обращаясь к Шостаковичу, сказал:

– Ваша музыка звучит очень мелодично, но что поделать, Гимн Александрова более подходит по своему торжественному звучанию. Это – Гимн могучей страны, в нем отражена мощь государства и вера в нашу победу…

Любопытная байка. В то время активно распространяли слух, что на встрече в Кремле Сталин поинтересовался, что хотел бы получить каждый из авторов за проделанную работу, помимо денежной премии. Александров мечтал о даче, Эль-Регистан – о машине, а скромный Михалков хотел заполучить карандаш, которым вождь делал пометки в тексте гимна (по другой версии – книгу с подписью вождя). Александров получил дачу, Эль-Регистан – машину, а Михалков карандаш (книгу), да в нагрузку еще машину и дачу.

Но давайте прочитаем немалый отрывок из дневника Дмитрия Шостаковича [33], тем боле что там есть признания о том, как победа в «гонке за гимном» досталась именно Александрову:

«…Прослушивание вариантов гимна тянулось довольно долго. Наконец вождь и учитель объявил, что в финал прошли пять гимнов. Это были гимны: Александрова, грузинского композитора Ионы Туския, Хачатуряна, мой и наш с Хачатуряном общий. Следующий, решительный раунд должен был проходить в Большом театре. Каждый гимн исполняли трижды: хор без оркестра, оркестр без хора и хор с оркестром вместе. Таким образом можно было оценить, как он будет звучать в различных условиях…

Александров, которому предстояло дирижировать своим собственным хором, вне себя от волнения, безумно суетился. Он участвовал в гимновой гонке песней под названием „Гимн Партии большевиков“. Песня нравилась Сталину, и Александров, задыхаясь от восхищения и истекая слюной в предвкушении верного гонорара, поведал мне, как Сталин „выбрал“ песню из числа других. Хор Красной армии под руководством Александрова впервые спел ее на одном официальном концерте. Это было до войны. В антракте Александрова пригласили в ложу Сталина, и вождь велел исполнить песню еще раз в конце концерта, для него лично. Позже ее назвали „Песней о Партии“, и Александров со своим ансамблем исполнял ее в ритме марша. Сталин распорядился петь в более медленном темпе, как гимн. Прослушав, он назвал ее „песней-линкором“, и дал ей новое название: с того момента она назвалась „Гимном Партии большевиков“.

Прослушивание продолжалось, композиторы волновались. Многие привели жен. Хачатурян – свою, я – свою. Все невзначай поглядывали на правительственную ложу, стараясь делать это незаметно. Наконец грохот на сцене смолк, и нас с Хачатуряном пригласили в ложу, на встречу со Сталиным. По дороге нас обыскали. Перед ложей был небольшой вестибюль, куда нас и провели. Там был Сталин. Я уже описал его. Скажу честно, что я не почувствовал страха, увидев Сталина. Конечно, я был возбужден, но не испуган…

Сталин начал допрашивать Александрова, почему тот сделал такую плохую оркестровку своей песни. Александров был готов к чему угодно, но только не к беседе со Сталиным об оркестровке. Он растерялся, смутился и казался совершенно уничтоженным. Было видно, что он прощается не только с гимном, но со всей карьерой и, возможно, кое с чем поважнее. Автор „песни-линкора“ побагровел, его бросило в пот. Вид у него был жалкий. Именно в такие моменты человек себя и проявляет. Александров сделал последнюю попытку. Оправдываясь, он обвинил во всем аранжировщика. Это было недостойно и подло. Эта беседа могла стоить аранжировщику головы.