Нил Маккей - Люблю тебя, мама. Мои родители – маньяки Фред и Розмари Уэст

Кто-то задается вопросом, как вообще можно уложить в голове все происходившее. Преступления, совершенные моими родителями, далеки от всякого понимания и считаются одними из самых ужасных и отвратительных в истории криминала. С ними могли бы сравниться лишь деяния Иэна Брэйди и Майры Хиндли, да еще «Йоркширского потрошителя» Питера Сатклиффа и отдельно Гарольда Шипмана. Журналисты публиковали в газетах километры статей о них, писатели выпускали книги, криминологи и психологи изучали их. Вполне понятно, что широкую общественность эти истории одновременно и отталкивали, и впечатляли. Даже людям, у которых есть преимущество в том, что их эта история не коснулась лично, довольно непросто понять, как же это могло случиться. Мне, а также моим братьям и сестрам нужно было прожить довольно много лет, прежде чем у нас появилось чувство отстраненности от тех событий. Со дня своего рождения каждый из нас непроизвольно становился их участником.

Однако у меня есть ощущение: что-то из этой истории можно правильно понять, только если видеть ее изнутри. Для нас Фред и Роуз Уэст были самыми настоящими людьми, дом 25 на Кромвель-стрит в Глостере был нашим самым настоящим домом, а не «Домом ужасов», как его прозвали в прессе и стали воспринимать потом многие. Конечно, мы лицом к лицу сталкивались с ужасными вещами, виной которым были родители, – от эмоционального до физического и сексуального насилия, – но никто из нас не знал, на что родители способны, вплоть до того момента, когда об этом узнал весь мир.

Даже несмотря на то что события у нас дома мало кто бы смог назвать «нормальными», в нашей жизни было все то, что есть у других семей, – и это с трудом укладывается у людей в голове. Мы тоже занимались самыми обычными делами. Мы ели и смотрели вместе телевизор, праздновали дни рождения и Рождество, устраивали домашние праздники. Да, в нашей жизни было насилие, страдания, жестокость и горе, но это не происходило постоянно, и это точно не все, что происходило в нашей жизни.

В доме было место и смеху, и нежности, и любви. Для кого-то это покажется невероятным, но это так. Я не говорю об отношениях между родителями, хотя иногда они смеялись и подшучивали друг над другом, и к тому же изредка проявляли нечто вроде настоящей привязанности к нам, детям. Но между мной, моими братьями и сестрами семейные узы были крепкими. Мы играли и веселились, ссорились и мирились, как все дети в любой нормальной семье. Это может кого-то удивить, но наша семья много значила для нас – как для любого ребенка, – и главным местом в нашей жизни был наш дом.

Позже, когда были найдены останки жертв и наш дом стали называть «Домом ужасов», для нас, очевидно, стало невозможным воспринимать дом так же, как прежде. Но даже сейчас, когда дом по адресу Кромвель-стрит, 25, давным-давно снесен, и я не могу представлять его отдельно от тех кошмаров, что в нем творились, в моих мыслях он по-прежнему остается моим домом. Да, он связан со страшными воспоминаниями и образами, но все равно это мой дом. Моя способность так думать и связывать весь этот опыт воедино выглядит нелогичной, но это чистая правда.

Когда полицейские наконец приехали во временный дом арестовывать маму, нам с ней дали провести немного времени вместе и собрать какие-то ее вещи, прежде чем увести.

– Мэй, мое обручальное кольцо! – шепнула она. – Оно лежит в кармане моего пальто в гардеробе. Сохрани его, хорошо? Я не возьму его в полицию, эти чертовы идиоты его сразу же потеряют.

Я смутилась и нахмурилась.

– Но, когда арестовали его, ты сказала, что никогда больше не наденешь это кольцо!

Ее глаза вспыхнули.

– Мэй, черт возьми, сделай, что я сказала! Сохрани его!

Я не осмелилась еще раз возразить ей. Не спросила, почему кольцо так важно для нее, раз она уже поклялась никогда не надевать его. Но было ясно, что, несмотря на положение, в котором она оказалась, и на гнев, который она испытывала к папе, кольцо что-то значило для нее. И оно все еще оставалось важной для нее вещью, из этого я могла лишь догадываться, что и брак тоже для нее важен.

Когда ее увезли, я собрала кое-какие свои вещи и осмотрела пальто. Во внутреннем кармане, застегнутом на молнию, лежало кольцо. Я все еще храню его. Оно всегда напоминает мне, что как бы тяжело они ни ругались, брак между мамой и папой не переставал быть для них важным до самого конца, что их отношения были настоящими, не придуманными, и что благодаря их отношениям, какими бы они ни были для меня, я появилась на свет.