Лев Данилкин - Ленин

Было бы преувеличением сказать, что РСДРП раскололась на большевиков и меньшевиков из-за Баумана, однако именно он стал тем «испорченным яблоком», из-за которого потом Ленину с Мартовым пришлось перетряхивать всю партийную бочку, и как раз с того момента пути бывших друзей все больше и больше расходились. В редакции «Искры» затлел конфликт – который, возможно, объясняет то, что впоследствии произошло на II съезде: подоплеку Большого Раскола. Радиоактивные следы этого происшествия будут заметны даже спустя четверть века, когда Крупская в своем первом очерке о Ленине вспоминает этот инцидент – чтобы заметить, что ее муж не любил вмешиваться в частную жизнь и проявлять к чужим делам «праздное любопытство».

Под «чужим делом» подразумевалось вот что.

В Вятской губернии, в городе Орлове (в советское время – город Халтурин Кировской области), на рубеже веков обитала колония ссыльных марксистов, среди которых были не только будущий член редколлегии «Искры» Потресов, советский дипломат Воровский (а в соседнем уезде проживал еще и Ф. Э. Дзержинский), но и некая Клавдия Приходькова. С января по октябрь 1899-го – до своего побега – на вятском небосклоне появилась комета по имени Бауман: высокий, хорошо сложенный, белокурый, с рыжеватой бородкой молодой человек. В скором времени девушка сделалась его близкой подругой; затем их отношения почему-то разладились – и она быстро вышла замуж за другого ссыльного, Митрова, и даже забеременела. Такого рода ее поведение вызвало недоумение Баумана – и тот вместе со своим приятелем Вацлавом Воровским принялся донимать женщину «двусмысленными» карикатурами – которые, однако ж, показались Приходьковой достаточно однозначными, чтобы покончить жизнь самоубийством: она отравилась. Орловская колония ссыльных потребовала привлечь сделавшихся нерукопожатными Баумана и Воровского к партийному суду, вдовец Митров, зная о нынешнем месте работы обидчика своей жены, явился в редакцию «Искры» – где слыхали об этой истории и даже напечатали, что вот, де, «в Орлове Вятской губернии окончила жизнь самоубийством Клавдия Николаевна Приходькова, сосланная на 4 года по социал-демократическому делу 1897 года в Петербурге». Явился он с письмом, где содержалось требование разобраться в деле. В октябре 1902-го – через несколько недель после героического побега искровцев из Киевской тюрьмы (организованного, кстати, молодой женой Баумана, Капитолиной Медведевой) и через несколько дней после того, как Бауман явился к Ленину в Лондон обсудить нечто, – состоялось заседание редакции об обвинении Баумана в аморальном поступке – и вот тут послышался чеховский звук лопнувшей струны. Засулич и Потресов потребовали осудить Баумана и как минимум выгнать его из агентов «Искры». Плеханов и Ленин, которым совершенно не хотелось терять ценного сотрудника, пришли к выводу, что их газете не следует влезать в личную жизнь своих сотрудников: Бауман не совершил ничего такого, что можно поставить ему на вид как члену подпольной организации. (Тем более что Бауман работал почти бесплатно и не только завязывал связи, но и умудрялся успешно торговать «Искрой» за живые деньги; недавно проинспектировавшая состояние искровских дел в России Инна Смидович заявила, что «из всех мест, где я была, лучше всего, разумнее всего и основательнее всего дело ведется и поставлено у Грача».) Мартов формально сохранил нейтралитет, но в глубине души оставался всецело на стороне покойной Приходьковой и на заседаниях «суда» не стал форсировать разбирательство только потому, что понимал, что раскол повредит всем. Цинизм Ленина, однако ж, произвел на него сильное – и крайне неприятное впечатление; психологическая травма эта в дальнейшем только усугубится.

Существует документ – написанный Лениным проект особого мнения по делу Баумана, в котором сказано, что это «чисто личное дело, возникшее при совершенно исключительных обстоятельствах. Оно не может и, по нашему твердому убеждению, не должно быть разбираемо никакой революционной организацией вообще. В частности же мы, со своей стороны, не видим в настоящее время решительно никаких оснований к возбуждению против члена Русской организации “Искры” Н. Э. Баумана обвинения в каком бы то ни было нравственно предосудительном поступке или поведении. Настоящее особое мнение мы сообщаем пока только всем членам редакции и администрации Лиги и Н. Э. Бауману». Затем это «мнение» было подкорректировано – и в результате истец Митров получил резолюцию, в которой сообщалось, что ввиду обнаружившихся разногласий по вопросу редакция не сочла возможным его обсуждать. Четверть века спустя Крупская заявила, что это «требование не заезжать в чужую личную душу усердными руками было проявлением именно настоящей чуткости».