Луис Броули: Пропащий. Последние приключения Юджи Кришнамурти

Я знал, что никогда не увижу его снова, но до предела вымотанный обязанностями ночного сторожа и медсестры не чувствовал ничего. Наша последняя встреча проходила в молчании – таково было условие посещения. Да это было и не важно: все уже было сказано. После стольких лет, проведенных с ним, необычное стало обычным.

За три дня до этого, перед вторым и последним приездом Махеша, он предупредил меня: «Остались считаные дни, приятель». Прошло почти пять лет с тех пор, как я встретил его, и я все думал, что должен сделать что-то особенное, сказать ему что-то, но ничего не выходило. Другие люди признавались ему в любви, открыто проявляя свою сердечность, а я большую часть времени не знал, что мне делать, и сдерживался, не желая показаться еще большим дураком, чем уже был. Хотя, конечно, он прекрасно знал, о чем я думал и что чувствовал. Я ужасно устал, стараясь быть в потоке с этим человеческим вихрем, дувшим через мою жизнь в течение последних пяти лет, а теперь все подходило к концу. Ветры стихали.

Махеш стоял на дороге, ожидая меня.

– Ну что? – Его зычный режиссерский голос отогнал видение стоящей перед глазами картины финальной сцены.

– Все. Он уже дал мне все необходимое, чтобы я мог получить то, что мне нужно. Мне от него больше ничего не надо, это кажется глупым.

Но что-то нарастало внутри меня.

Страх.

В течение последних недель он не раз, как бы шутя, предлагал мне значительную сумму денег за оказанную ему помощь – ношу, которую, по его собственным словам, он никогда бы не взвалил на себя в отношении кого бы то ни было. Он шутливо называл мое участие в его жизни «кайф доброделателя». Знакомые советовали мне взять деньги, и хотя я знал, что предложение было всего лишь одной из его шуток, это не мешало мне фантазировать на тему того, как бы я себя чувствовал, имей на руках столь кругленькую сумму. Всю жизнь я, как и другие, беспокоился о деньгах, но идея получить «фонд роботов» [1]была одновременно и заманчивой, и смехотворной. Он уже дал столько, что было не унести. Я, конечно, жадный, но не до такой степени.

Встреча с Юджи была просто подарком судьбы после бесконечной череды неудовлетворенности всем, что я видел. Наконец нашелся кто-то, кто действительно имел то, что мне было нужно. И у него этого было в избытке. Он был этим. Это была поистине дикая природа в человеческой форме – бесстрашная, гармоничная и непредсказуемая. Встреча с ним была вздохом облегчения после вечности напряжения. Он подтвердил мои наихудшие опасения относительно всего и при этом являлся олицетворением самой жизни, бьющей прямо из источника.

Его слова иногда ставили в тупик, но его общество было пронзительным, словно звенящий в лесу колокольчик. Его присутствие уже само по себе было учением. Он был живым настолько тотально, что места для понимания не оставалось. Он был слишком скор для понимания.

Я больше чувствовал, чем понимал это с самого первого момента нашей встречи. Поначалу меня все в нем поражало. Постепенно, по мере сближения с Юджи, мои страдания начали усиливаться, но я верил, что все, что ни делается, к лучшему. Сомнения возникали, когда страдания становились невыносимыми, но это примерно как в хирургии: сначала чертовски больно, а только потом рана заживает. После встречи с ним все изменилось до такой степени, что это изумляет меня по сей день.

По какой-то причине я почти сразу смог сблизиться с ним, и с тех пор моя жизнь понеслась по пересеченной местности в непредсказуемых направлениях, как выскочившие из колеи сани. Он был ускорителем человеческих частиц.

Я родился в католической семье в пригороде Средней Америки. Каждое воскресенье я неизменно ходил в церковь, а в остальные дни посещал церковно-приходскую школу. После восьми лет ношения обязательной униформы с рубашкой и галстуком я облегченно вздохнул, перейдя в государственную среднюю школу. Полагаю, религия была своего рода социальной обязанностью, но в моей семье, казалось, все поголовно верили в бородатого дядьку на небесах. Для матери это было более важно, чем для отца, поскольку ему было достаточно подтверждения его тождественности и обещания небесного наследства. Он был стопроцентным ирландцем из Бостона и гордился этим.