Денис Давыдов - Записки Дениса Васильевича Давыдова, в России цензурой непропущенные

Войска Польские, не умея объяснить себе поведения цесаревича, которое они приписывали не желанию решить вопрос миролюбивым путем, но лишь чувству робости, потеряли к нему всякое уважение, а с утратой уважения исчезло и всякое к нему повиновение.

Меня уверяли очевидцы, как поляки так и русские, проживавшие в то время в Варшаве, что после выступления наших войск в Виржбу 17-го ноября можно было потушить народное волнение в самом городе, на другой день утром с шестью батальонами, к вечеру того же дня десятью, но на третий день и двадцати тысяч человек было бы уже недостаточно, тем более, что в город уже вступили несколько польских полков, собралось из окрестностей много шляхтичей и тогда уже характер восстания ясно обозначился. Это было весьма правдоподобно, ибо, как мы выше видели, Варшава заключала в себе еще 18-го числа утром не более 4500 человек войска. Поляки утверждали, что официальный характер сношений цесаревича с временным правительством придал ему вид законности, а изъявленное его высочеством полное согласие на статьи, поднесенные ему этим правительством, равносильно торжественному признанию независимости, царства Польского. Они еще более выводили подобное заключение из следующего: известно, что цесаревич приказал некоторым полковым командирам польских войск, в числе коих находились командир полка Скржинецкий и Гельгуд, командовавший одной пехотной бригадой, повиноваться уже не ему, а народному правлению; это приказание было вероятно дано Е.И.В. из опасения измены сих полков и собственного плена. Как бы то ни было, но эти полки превзошли напротив все прочие в ненависти к русским и в старании раздуть по возможности пламя восстания. Предоставляю моим читателям выводить из всего мною сказанного свои собственные заключения; что же касается лично до меня, то я, как исключительно военный человек не могу надивиться следующему обстоятельству: пренебрежению цесаревича захватить Замостьскую и Модлинскую крепости, которые он бы мог удержать за собой до прибытия наших главных сил. В Модлине находился немногочисленный и неготовый к обороне гарнизон, коего часть, услыхав о восстании столицы, еще недоумевала на что решиться, но большая его часть ничего еще о том не знала. Как много выиграли бы наши военные действия в самом начале войны, если бы наши главные силы нашли эти крепости занятыми своими войсками. Да не додумают, что войскам, оставленным в этих крепостях, предстояла какая-либо опасность со стороны противной армии; Модлин был сильно укреплен и снабжен всем необходимым. Что касается до обороны крепости после овладения ею, то это не могло представлять нам больших затруднений, тем более, что в польской армии не было ни одного осадного орудия; если бы она имела у себя несколько осадных парков, то и в таком случае она не решилась бы отдалиться от Варшавы, куда ежеминутно ожидали прибытия нашей главной армии. Диктатору пришлось бы потому ограничиться одной блокадой, которая, как известно, зависит от многих обстоятельств: осаждающие, при первом известии о приближении нашей армии, поспешили бы отступить к Варшаве. Надобно присовокупить, что цесаревич, отступая на Гуры и Пулаву, мог тем легче занять Замостье. Чтобы захватить Модлин ему надлежало, оставив Пулаву, следовать почти мимо пражского предместья, откуда поляки, собравшиеся в Варшаве, могли атаковать его; это могло подать повод к битве, чего цесаревич тщательно и явно избегал. Во всяком случае ему надлежало достигнуть поспешнее брестского шоссе и тогда бы Модлин мог быть легко занят нашими войсками. Сношения цесаревича с народным правлением приняли бы совершенно иной характер. Удержав за собой Модлин, мы могли бы господствовать над обоими берегами Вислы, что значительно облегчило бы нашей главной армии атаку Варшавы, обнесенной лишь небольшим валом. В случае, если бы мятежники решились отдалиться от Праги, не имевшей еще предмостного укрепления, мы могли бы действовать против них с фланга, с тыла или наперерез. Нет сомнения, что в этом случае поляки не замедлили бы изъявить полную покорность. Занятие нашими войсками Замостья, не представляя для нас тех же выгод, значительно способствовало бы успеху войны. Это охранило бы Волынскую, Подольскую и Киевскую губернии от вторжения поляков и исчезли бы выгоды, доставляемые им этою крепостью, которая находится на прямейшем сообщении с Галицией, откуда поляки в течении войны получали за деньги порох, оружие и съестные припасы. Обмундированные, вооруженные и обученные военному ремеслу выходцы галицийские, соединившись со многими беглецами из Волыни, Подолии и Киевской губернии, отправлялись вдоль Австрийской Галиции к Завихвосту; перейдя здесь Вислу, они следовали левым её берегом в Варшаву. Обладание сею крепостью избавило бы нас от необходимости ослабить нашу армию, которой во всё время войны угрожали с левого фланга и почти с тыла, сперва Дверницкий, потом Хржановский, находившийся близ Замостья. Мы нашлись впоследствии вынужденными обеспечить свой левый фланг корпусами Крейца и Ридигера. — Когда уже было явно, что Варшаву невозможно было усмирить, 19-го ноября по утру, мы могли выступить из Виржбы, и следуя быстро сквозь рассеянные, малочисленные мятежные отряды, достигнуть Замостья, отстоящего от Варшавы в 260 верстах, не более как в 8 дней. Если ореол власти, озарявший цесаревича, померк уже в самой Варшаве, то он был еще в полном блеске в отдаленных краях царства; внезапное прибытие великого князя с войсками к малосильному и ни о чём еще не извещенному гарнизону, привыкшему трепетать при одном слове Е.И.В, возымело бы на него сильное действие, и без сомнения ворота крепости тотчас бы растворились пред нами. Мы во всяком случае рисковали весьма немногим; если бы нам это предприятие не удалось, мы, подвергшись нескольким выстрелам из крепости, и пройдя с небольшим милю, могли вступить в свои пределы, но уже не в Влодаве, а в Устилуге. В начале декабря литовский корпус, в соединении с войсками цесаревича и в ожидании прибытия главной армии, находился уже на нашей границе. Надобно отдать полную справедливость, что цесаревич и его окружающие совершенно растеряли головы.