Иван Никитчук - Украинский Чапаев. Жизнь и смерть легендарного комдива Николая Щорса

— Солдаты знают уже?

— Наверно, — улыбаясь, ответил Митин. — Ты, Николай Александрович, вижу, не взволнован…

— А зачем волноваться? Надо думать, чем на этот раз революция может закончиться и что дальше делать…

Несколько суток жили вестями. Начальство растерянно молчало. Газеты не доставлялись. Николай отметил некоторые странности в происходящем вокруг. Ликовали офицеры, особенно из молодых, вроде Митина. Нацепив поверх шинелей пышные банты из красных лент, они страстно размахивали руками, выкрикивали горячие слова. Старшие чин в основном держались в сторонке. Среди них попадались и вовсе пришибленные. Один штабс-капитан, князь, даже пустил себе пулю в висок. Выстрел в таком бурлящем, ликующем водовороте не прозвучал. Сочувствующих князь обрел, но последователей не нашлось.

С бантом оказался и Хлебников. Столкнулись в штабе полка. Не помня зла, поручик тряс Николая за плечи, заглядывая в глаза, говорил проникновенным голосом:

— Не держи, Щорс, камень за пазухой… Я уж забыл о том маленьком инциденте. Ради революции, а? А ты, гляжу, без банта! Непорядок. Нечего скрывать свои чувства… От кого? От народа? Так для него все это и делается.

Николай не стал ничего отвечать, а про себя подумал: «Для народа! А для кого же еще? Впрочем, посмотрим для какого народа. Время покажет…»

Уставший после многоверстной тряски в седле, он пробирался по траншее к себе в землянку. Хотелось горячего чая да вынуть из сапог гудевшие ноги. Не покидала тревога — как бы за бурными событиями не проглядеть чужого берега. По слухам, ни в Австрии, ни в Германии революция еще не случилась. Могут воспользоваться ситуацией. Дожди поделали промоины, но кое-где на их участке пройти по льду еще можно. Достаточно взвода головорезов, чтобы натворить беды…

Кто-то отшатнулся в нишу, припал к стенке. В густеющих сумерках угадал.

— Ты, Фомин? На посту? А почему без оружия?

— Не в наряде я вовсе, ваше благородие. Подымить вышел на волю… Закурите моего табачку, ваше благородие. А то всё вы да вы свои папироски… А по-нонешнему все теперь равные, что офицер, что солдат.

Странно суетился Фомин, и голос необычный: такое, будто он от чего-то отвлекает, не дает спросить. Картежничают? Пьянствуют? Или дрыхнут все, не выставив секреты? В наряде должен быть взводный Стрепетов, старший унтер-офицер.

— Взводный Стрепетов в наряде у нас? — перебил Фомина, желая унять острое чувство тревоги.

— С секретами у нас все в аккурате…

Ночь спал дурно. Извертелся весь, в голову лезло всякое. Слышал, как вошел не скоро после него Митин, не зажигая лампу, разделся, улегся бесшумно. Теперь мирно посапывает, наверно, видит розовые сны. Поймал себя на том, что завидует Митину — сразу взял быка за рога. Курит из одного кисета солдатского, душевно относиться к солдату, не попирает его человеческое достоинство — немало для офицера. Кто же он все-таки? В первый день, после телефонограммы, выказал себя мальчишкой, легкомысленным семинаристом, как назвал его командир батальона, потом заметно утих, пропал с мундира и бант. Но Николай не придал тому значения. По сути, Митин честный и волевой парень, портят его несколько наивность да застенчивость в офицерском застолье. Но, кажись, все то наиграно, не такой уж он и простак. Не кадет, не эсер: приверженцы тех партий и не скрывались. Возможно социал-демократ или большевик. Наверное, Митин был тогда в землянке с солдатами. А Фомин отвлекал.

А нынче… Фомин намекал емуна штаб-ротмистра, хрупкого белоусого человека в пенсне, серой каракулевой ушанке, появившегося в расположении их батальона. Траншейные «провода» донесли, что он якобы из военной полиции. Должность такая при штабе полка введена недавно. Значит, Митин опасается не только штаб-ротмистра, но, оказывается, и его, Николая…

Фомин, Фомин… В голосе матерого мужика, хлебороба, не слышалось особой радости ни по поводу новшеств, какие ввела в армию революция, ни по приходу самой революции. А ведь она и пришла ради него, Фомина, чтобы облегчить мужицкую долю. Тут же до мельчайших подробностей вдруг всплыло в памяти одухотворенное, торжественное лицо поручика Хлебникова. Так вот кому пришлась революция по сердцу! Наследнику крупного сахарного завода где-то под Екатеринославом, на Днепре…

Такая неожиданная мысль поразила Николая. Ежели Хлебников приветствует революцию, совершенную третьего дня в Петрограде, а Фомин к ней равнодушен, то… Что же выходит? Непонятно. А ведь Митин знает! Знают и солдаты, подчиненные ему, Щорсу. Чувство, похожее на сожаление овладело им. Сколько прочитано книг, медицинских, исторических, военных, но как мало «запрещенных». Именно в них ответы на эти проклятые вопросы…