Иван Никитчук - Украинский Чапаев. Жизнь и смерть легендарного комдива Николая Щорса

В каникулы Николай дома тоже бывал редко. Часто он бродил на озерах уже с настоящим ружьем. Скрываясь от стражи, охранявшей помещичьи угодья, он иной раз часами просиживал в зарослях камыша, по пояс в тине. Но ни разу сторожам не удалось поймать его. Он ухитрялся под самым носом у них ловить бреднем рыбу.

Рыбалка опять сблизила Николая с Митей Хвощем. Однако, и теперь, хотя давно уже не играли в войну, ссорились они частенько. Скрипач Хвощ успел уже пристраститься к водочке. Иногда он приносил ее на рыбалку.

— Эх ты, пьяница горький, — говорил Николай, выражая крайнее презрение.

— Красная девица, — с таким же презрением отвечал Хвощ.

Больше общего оказалось у Николая с есаулами бывшего его отряда — Ваней и Тимой Кваско. Они без конца могли сидеть, затаив дыхание, и слушать декламацию Николая. Пораженные его памятью, они спрашивали:

— Сколько часов ты можешь говорить стихами?

— Хоть весь вечер.

— Врешь! — в восторге кричали они.

И Николай читал наизусть «Евгения Онегина».

— Давай теперь «Гайдамаков», — требовали бывшие есаулы.

И Николай уже охрипшим голосом, но с горящими глазами читал «Гайдамаков» Т. Шевченка. Это была его любимая поэма…

Такого лета у Николая не было еще. Дома в нем не нуждались, просто отвыкли. Все его обязанности разделили между собой сестры, Кулюша и Катерина.

Праздное одиночество не такое уж пустое занятие. Шестнадцатилетний парень очутился вдруг один на один с собой. Вспомнилось давнее: как бы со стороны видел себя мальцом у матери на руках, школьником среди братвы, на реке, в дубраве. Поначалу были видения сумбурные, что взбредет в голову. Не отдавал отчета, зачем воскрешает в памяти прошлое. Вспомнились погашенные топки паровозов, непривычно бездымная ржавая труба котельной, черная толпа деповских, оставившая верстаки в рабочие часы… Все это представлялось нынче в ином свете. Стали более понятными недавние высказывания и дяди Кази. Вспомнился отчетливо и тот вечер в горнице… Явственно видит материны глаза, вопрошающие, испуганные. Теперь понимает тогдашнее состояние дяди: боялся он не казаков, ему было стыдно перед теми, кого угнали казаки. До сих пор слышит свой голос: «А почему казаки не хватают тебя?»

Не может вспомнить, что заставило его задать такой вопрос. Восстанавливая в памяти по черточкам выражение лица дяди и слыша ответные слова, ему становилось неловко перед самим собой. Сегодня он понимает, будь дядя не в отъезде в те дни, даже толкайся среди бастовавших, ничего не изменилось бы. Понимать происходящее вокруг тебя, объяснять его не значит бороться, отстаивать. Дядя не был связан с руководителями забастовщиков, он слишком занят собой, жил в своем мире. Вот теперь вынашивает мечту о создании летательного аппарата, не жалеет сил, времени и заработков, чтобы воплотить ее. Остального для него просто не существует.

И все же в нынешний приезд Николай почувствовал, что в дяде произошли перемены. Что-то сдвинулось и в их взаимоотношениях. Если раньше дядя учил, объяснял, а Николай слушал, мучительно силясь вникнуть в суть его слов, всегда сложную и непонятную, то теперь они будто поменялись местами: дядя хотел слушать. Теперь вопросы сыпались беспрерывно от дяди, порой такие, что диву давался Николай: чем кормят в школе воспитанников, как часто водят их в баню, какие постели… Пробовал отшучиваться — дядя хмурился. Удивительное находил в том, что самого-то дядю сроду не занимали такие «пустяки», как еда, одежда, да и весь прочий домашний быт.

На днях дядя Казя поставил и вовсе его в тупик. Шли они мимо депо по путям. Указывая взглядом на поворотный круг, где стоял паровоз, он с нескрываемой завистью и грустью сказал:

— Паровоз чего… Задал человек ему направление и двигайся по рельсам, не собьешься. Ты тоже, кажется, видишь, куда идешь.

Ломает Николай голову: что в тех словах дяди? Явно сожалеет, что не знает, куда идти. Но как понимать о себе? Что значит — видишь, куда идешь?..

Однажды дядя Казя предложил Николаю пойти вечером к немцу Шульцу. Это был булочник и колбасник, славившийся в Сновске своими изделиями. В детстве Николай не раз лакомился у него горячими розанчиками.

Около заведения Шульца всегда стоял какой-нибудь карапуз.

— Дядя Шульц, дай розанчик, — пищал он до тех пор, пока в окне не появлялась маленькая фигурка немца в белом колпаке.

Угрожающе размахивая скалкой, Шульц кричал:

— Пшел вон! Я вот буду сейчас розанчик вам давать, молодой человек!