Иван Никитчук - Украинский Чапаев. Жизнь и смерть легендарного комдива Николая Щорса

До заморозков Николай ночевал в своем «кабинете», в дровяном сарае. Давно, еще со второго класса, отгородил уголок у оконца: сколотил топчан, стол, вместо табуретки пристроил сосновый пень. На полочке, у изголовья, разместил все свое хозяйство — книжки, кое-что из слесарных и столярных инструментов, выделенных дедом Табельчуком. Тут же и крохотный глобус, подаренный отцом еще при жизни матери. Строгал, пилил, обтачивал железки в тисочках. По привычке уединялся и сейчас. Уроков не готовить — просто читал. Таскал книги от дядьки Кази. По утрам пробирало под ватным одеялом. Раскопал в чулане старый отцов кожух.

Мачеха дулась. Что скажут соседки? Мол, в дом пасынка не пускает… Отец пробовал усовестить. Ни в какую. Николай отвечал, что ему надо закаляться.

Однолеток, самых близких, нет в поселке — Митьки Плюща, Сережки Глущенко, Васи Науменко, — разъехались кто куда. Прибегали Костины дружки — братья Павловы — Сергей и Семен, Николай Ковальков, Степан Ермоленко, Федька Ильин. Заглядывал Сашка Мороз. Частыми гостями были двоюродные братья, Иван да Тимка Колбаско…

Отец так и не отвел Николая в депо. Своего решения не объяснил сыну. Делился с женой: неудобно, мол, от людей, мал, четырнадцатый только. Ничего доброго в том, что сам он зарабатывал себе на прокорм с восьми лет. Пока сила в руках, не последний кусок доедают, пусть немножко отдохнет, наберется сил. Намыкается еще с грабаркой на паровозе, погнет горб и за слесарным верстаком. Собственный кусок не уйдет от него.

Была еще одна причина: в голове Александра Николаевича засела думка, чтобы после окончания через зиму Константином школы, отвезти обоих в Киев в фельдшерское училище. Стороной узнал, что в самом деле ему, отставному солдату, причитаются для его детей льготы. Военный фельдшер вовсе не зазорное дело в руках. А чем его дети хуже других? Заговорило чувство собственного достоинства. Он и сам-то не последний машинист на дороге…

Снега выпали большие. Дома засыпало наполовину и стояли они под синим куполом неба, как будто бабы в платочках стояли на коленях в церкви. За околицей по полю око бежало снегами аж до горизонта и не могло ни на чем остановиться. На рождественские каникулы приехала Глаша. Как ни странно, новость эту сообщил отец. Вернулся он со смены вчера, а сказал нынче за завтраком.

— Сосед Новицкий дочку встретил из Городни. Вечерним, за моим поездом шел сразу…

Николай увидел Глашу, когда совсем уже отчаялся. Мачеха засветила лампу. Кулюша, зная свою обязанность, схватилась было закрыть ставни. Николай, чего раньше не делал, опередил сестру. Выскочил в чем был, в рубахе и расхожих латаных штанах, без шапки. Зыркнул на калитку соседей. Всовывая прогон, крикнул громко, хотя Кулюша уже вдела оттуда железный штырек. Услыхал за спиной хруст снега.

Глаша подошла, поздоровалась, как всегда это делала… Будто и не прошло полгода.

— Вот только-только приехала, еще и в дом не входила. Мама с папой поднялись… Я случайно задержалась в калитке.

— Ты же вчера еще!..

— Мы сразу к бабушке…

Не знал Николай, куда девать руки. Сболтнул сдуру то, о чем отец говорил. Добро, не видать глаз. Сгорел бы со стыда.

— Озябнешь. Беги в тепло. А хочешь, пройдемся…

Ветром слетал в дом, одел фуфайку, шапку. Не сговариваясь, пошли в сторону школы. Глаша, щебеча без умолку, все вырывалась вперед. На ней был белый пуховый платок, мохрастые концы которого спускались до шубейки. Шубейка давняя, заячья. Но сама она стала другой. Пожалуй, голос еще остался от нее, той, прежней. То, о чем она рассказывала, делало ее какой-то недоступной. Жила она теперь своими интересами, далекими и непонятными для него, Николая. Меж девичьих имен попадаются и ребячьи. Танцы, вечерние прогулки гурьбой. В нем копилось что-то похожее на обиду — больно примелькалось имя Анатолий. Через каждые пять слов Анатолий, Анатолий…

Обойдя школьный двор, засыпанный под самый частокол снегом, Глаша подошла и тихо спросила:

— Приходил еще сюда?.. Вот на это самое место… Совсем-совсем один, а? Приходил, сознайся?

Николай, смущенный, потупился…

— Приходил… — сознался он. — А ты там вспоминала школу?..

Он хотел сказать «и меня», но вовремя остановился.

— Ты еще, кажется, что-то хотел спросить? — лукаво взглянув из-под бровей спросила Глаша.

— Может быть и хотел…

— Я часто вспоминала и школу, и тебя… Вспоминала нашу прогулку по лесу… Пройдемся?

— Не боишься, поздно?

— С тобой нет.