Иван Никитчук - Украинский Чапаев. Жизнь и смерть легендарного комдива Николая Щорса

Бывший командир роты, богунец В. И. Ковшер делится воспоминаниями о событиях, которые происходили весной и летом 1919 года. «Когда мы штурмовали Коростень, Щорс громил врага в районе Махновка — Бердичев и прибыл в Коростень на следующий день. Весь участок дивизии слишком велик, а комдиву нужно быть всюду.

На станционной платформе Щорс… подпоясанный и с маузером на правом боку, в высоких сапогах, темно-защитного сукна брюках-галифе и такого же цвета, с чуть-чуть выдвинутым вперед козырьком фуражке, с прикрепленными к ее околышку шоферскими очками, поднялся на импровизированную трибуну, состоявшую, кажется, из багажной тележки…

Помню, какое ласковое, доброе лицо было у Николая Александровича Щорса, когда он осматривал взятый нами бронепоезд «Ганзя», когда он разговаривал с бойцами и командирами. Он жал бойцам руки, расспрашивал о подробностях боя…

Цепь оседает назад. Смотрю, со стороны пасеки несется с красным флажком трехколесный мотоцикл. Под частым пулеметным и ружейным огнем он подъезжает прямо к цепи. Из него с «льюисом» за спиной выскакивает человек… Вижу слегка бледное (как и всегда), серьезное… лицо. Это комдив… Он пробегает вдоль цепи, бросает нам несколько бодрых слов, и мы решительно переходим в наступление».

Двадцатитрехлетний юноша, казалось, он обладал неким таинственным даром, способным воодушевить солдат и превратить даже трусливую толпу в доблестную армию, не знающей страха, — в войско, что идет на битву с радостью в глазах и, подобно буре, нападает на врага. Таким был Николай Щорс.

Белорусское Полесье — край озер, речек и речушек. Сухой земли, годной к полевым работам, немного, да и та родит скудно. Большая часть — плохие болотистые леса и трясина, поросшая камышом…

Возле леска одиноко стоит ветхая избенка с покосившейся крышей, покрытой соломой. За столом в своей хате, тяжело задумавшись, сидит рано состарившийся Мыкола Щорс. Он только что схоронил свою жену, Марию, которую «съела» болотная лихорадка да тяжелая ноша ежедневного труда.

Здесь он родился. Не понять, то ли крики болотных птиц, наполнявшие одинокую хату, то ли шум болотных кустарников пугал ребенка, только маленький Мыколка все плакал, кричал по ночам, плохо рос и смотрел на мать таким глубоким, старчески умным взглядом, что мать в тревоге отворачивала от него глаза. Не раз она в страхе даже думала, от нее ли этот ребенок.

Туго рос ребенок, но все же подрастал, и не опомнились, как привелось шить ему штаны, оставаясь все таким же чудным. Смотрит перед собой, а видит что-то далекое…

Когда ему исполнилось 7 лет, он уже смотрел на мир по-другому. Он многое знал. Умел различать различные травы, понимал, о чем говорят птицы, о чем кукует кукушка. Знал, что на свете властвует нечистая сила, мог рассказать и о русалках, которые на заре выходят с воды на берег, чтобы петь песни, придумывать рассказы об утопленниках… Весь мир был как сказка, полная чудес, таинственная, интересная и страшная…

Но вскоре все это захватил тяжелый крестьянский труд с восходом и до захода солнца…

Всю свою жизнь собирался Мыкола бросить бедные солонцеватые земли родного Полесья. Жалкий ее клочок не вознаграждал за его труд. Слышал он, что где-то далеко в Сибири нежится сухая, без болот и лесов земля, жирная и щедрая, наполненная нерастраченной силой. Рвался туда смолоду, но так ничего и не вышло, а с годами желание угасало. И все же, каждый раз, когда слышал о пустующих в Сибири землях, на которых гниют на корню вековые деревья, сердце его учащенно начинало стучать.

— А может, поедем, Саша? — всякий раз после этого спрашивал он старшего сына. — Деваться надо куда-нибудь, не проживем мы на своем клочке.

Но каждый раз остужали разгоряченную голову отца, не по годам расчетливые слова сына:

— Нет, батя, земля сибирская спокон веков не знает, что такое плуг. Как мы ее будем обрабатывать, зубами разве грызть? Нужны волы или лошади. А у нас с тобой всего по одной рубашке. Да и те все в заплатах…

Так Мыкола Щорс и не собрался с духом, не кинул свои края. Все силы до остатка вложил в безжалостно скупую белорусскую землю. Нестарым еще лег в нее и сам вслед за женой…

Александр, хоть внешне и походил на отца, но характером вышел другим. Такой же щуплый, сухощавый, невелик ростом, но не в пример отцу замкнут, трудно сближался с людьми.

Земля его не привлекала, больше тянулся к верстаку. Когда исполнилось 19 лет, решил вовсе расстаться с землей и покинуть отчий дом. Увез с собой лишь латаную перелатанную фуфайку, да еще фанерный сундучок с кое-каким инструментом. Это все, что смог выделить Мыкола Щорс сыну из своего хозяйства.