Олег Кудрин - Лина Костенко

( По-тюркски «хуррем» — «веселая», прозвище Роксоланы при дворе Сулеймана Пышного . — Прим. авт.).

Разворачиваясь во времени и строках, семейная размолвка семьи Костенко обретает черты всемирной дисгармонии, вселенского разлада:

Но когда уж читатель начинает всерьез волноваться — лихом бы не закончилось — Лина легко и изящно выходит на мирный финал, сдобренный, к тому же, появлением припасов и, видимо, скорым ужином.

«Веселий привид прабаби» тоже несколько обманчив по названию, но уже с обратным знаком. При таком заголовке ждешь продолжения темы «веселі, як Хуррем». Но нет, тут все иначе: с первых строк — извинения, что не найти теперь могилу прабабушки, поскольку в холодные военные зимы люди порубали кресты на дрова. Потом мы узнаем, что прабабушке — 110 лет. (Стало быть, общения с ней в днепровском Макондо было на десять лет больше, чем у Маркеса — одиночества). В сорока строках (поэтические сороковины?) поэт излагает жизнь прабабушки и ее мужа, прадеда. Факты эти сами по себе интересны (она — из благородных, он — мужик, укравший невесту, да за это отданный в николаевскую солдатчину). Но всё это для поэта лишь повод поговорить о другом — о зрении, и не обычном — душевном: «Коли Ви навіть осліпли, то Ви не те щоб осліпли, / а так, — Ви просто не бачили деяких прикрих речей» . И в финале — поразительные строки:

Не на лицо должна посмотреть правнучка, а в зеркало, будто глазами самой прародительницы, душевным ее взглядом 110-летнего возраста. (И это ведь — метафора всего труда поэта, писателя, поводыря — то смотреть чужими глазами, то другим открывать глаза на то, что сами они увидеть не могут. Внутренний взгляд и одновременно — отзеркаливание.)

Другая важнейшая «легенда нашої родини» — «Храми» о деде Михаиле. Основы его бессребренического существования, планка его требовательности, обращенной на себя, поднята до библейской — без преувеличения — высоты: «Він був святий. Він жив непогрішимо. / І не за гроші будував свій храм»:

Очень показательно вот это «душу не двоїв». Сразу же вспоминается Грыць из «Маруси Чурай», раздвоенная душа которого — одна из основных характеристик:

Так, «от противного», двумя зеркальными оппозициями «песнопевица Маруся — сребролюбец Грыць», «сребролюбец Грыць — храмостроитель дед Михаил», Чурай оказывается почти что родственницей Костенок, по крайней мере — по духу.

Нравственный камертон Михаила (не архангела, но деда) и внутренний взгляд прабабушки (вспомним, что в заголовке — «привид прабаби», то есть намек на метафизику) — важнейшая часть наследства, оставленного внучке пращурами.

До шести лет Лина росла в основном в Ржищеве: «Мать проживала в Киеве, времена были тяжелые, естественно, что она поехала рожать к своей матери. Потом родители меня забрали, но времена наступили еще более тяжелые, и я снова оказалась у бабушки. И вот это уже была сказка» [8] Дзюба Іван, Костенко Ліна, Пахльовська Оксана. «Гармонія крізь тугу дисонансів…». К.: Либідь, 2016. С. 124. .