Лариса Богораз - Сны памяти

А на самом деле, чего уж особенно веселиться? Смерть — событие достаточно серьезное и, поверьте, действительно печальное. И если кто-то захочет по этому поводу всплакнуть — пусть не скрываясь поплачет, а кто-то открыто улыбнется, вспомнив про себя что-то приятное, связанное с уходящим.

Лишь бы ни в том, ни в другом не было нарочитости, обязательности. Не было бы обмана.

Теперь я хочу написать вот в такой тональности свой некролог. Только бы успеть: ведь никто не знает ни дня, ни часа. Ну, а не успею, так тональность я уже задала.

Итак, смерть событие важное и печальное. Мне, дорогие, любимые, мне грустно разлучаться с вами, как и вам, наверное, со мной. Правда, мне все же легче, чем многим: я — не могу сказать, что верю, но все же надеюсь когда-нибудь, надеюсь, что очень нескоро (но что такое для вечности «нескоро»?), встретиться с вами на новом витке жизни, с каждым в свой день и час. Кто-то из вас, не дай Бог, может и опередить меня, но все равно надеюсь на встречу с каждым и с уже ушедшими. Боже мой! Да ведь это будет такое счастье, какого не смею требовать, а только надеяться на него.

Но вот, пока я, еще живая, пишу этот некролог, позвольте мне сказать вам нечто важное для меня, а, может, и для вас тоже. Я долго жила и немало грешила, причинив боль и зло кому-то из вас. Эти свои грехи я все помню, но не буду сейчас о них рассказывать: я не сторонница публичного покаяния. Покаюсь перед Всевышним — а вас, моих ближних и дальних, прошу: простите мне мои вины перед вами, «ако же и аз, грешная, прощаю врагом нашим» — всем, если кто думает, что в чем-то виноват передо мною. Даю вам слово, что никому не помню их вины, а только свои. Простите и прощайте.

Еще я хочу сказать, что была счастлива в своей жизни. Судьба подарила мне вас всех, вашу дружбу и любовь и мою любовь к вам. Если есть причина, кроме чисто биологического страха, по которой я не хотела бы уходить, так это то, что я не хочу расставаться с вами. Но каждый из нас смертен, и каждый из нас знает о предстоящей разлуке. Остается только смириться.

А еще о чем я жалею — это что не узнаю, не увижу своими глазами, как обустроится жизнь моих младших потомков, живущих сегодня и еще не пришедших в эту жизнь. Моя жизнь, можно сказать, состоялась, и состоялась хоть и нелегко, но, как я уже сказала, более счастливо, чем я того заслуживала. А вам, мои дорогие, предстоит еще прожить каждому свою трудную жизнь. Не ропщите, не впадайте в уныние. Как говорится. Бог посылает нам испытания и Он же дает силы для преодоления их.

Держитесь!

В надежде на не слишком скорую встречу всегда ваша любящая Лариса, ваш друг, мама, бабушка, прабабушка.

Возможно, имеется в виду Прасковья Шебалина-Богораз — примеч. Александра Даниэля.

Пельше Арвид Янович (1899–1983) — советский партийный и государственный деятель. С 1966 г. пред. к-та парт. контроля при ЦК КПСС. Член Политбюро ЦК КПСС. («Советский энциклопедический словарь», М. 1986; стр. 981).

Уже после смерти Ларисы Иосифовны выяснилось, что Юля вместе с матерью успели эвакуироваться из Харькова во Фрунзе. В конце 80-х сын Юли, Михаил Вайнштейн, эмигрировал в Израиль. — Примеч. Павла Марченко.

17 сентября 1998 г., рубрика «Анкета».

Наверное, возникает вопрос: при такой дремучей поэтической (но и с прозой дело обстояло не лучше) неграмотности — что привело меня на филологический факультет университета. В моем выборе сыграли роль несколько обстоятельств: во-первых, обыкновенное упрямство, стремление решать все самостоятельно, а не так, как хочет мама. — Мама настаивала, чтобы я поступала в архитектурный институт. Школьные учителя прочили мне научную карьеру в математике, кстати, математика все годы была моим любимым предметом. А вузовские десанты, присматривавшие именно в нашей школе, лучшей школе города, наиболее перспективных студентов для своих вузов, отобрали меня в юридический институт и на мехмат университета. Конечно, мне это было чрезвычайно лестно и приятно (я и сегодня этим горжусь), но в выборе сыграло скорее отрицательную роль. И все-таки, почему именно филфак, а не, скажем, химфак или медицинский? Литературу я не любила и не знала (пожалуй, при том же осталась на всю жизнь, только что пообтерлась в окололитературной среде, читала очень мало, хотя и вне рамок школьной программы; никогда не представляла себя, скажем, актрисой или поэтессой, даже не писывала … стихи в альбомы нежных дев. Правда, у меня были любимые писатели — Пушкин и украинская поэтесса Леся Украинка, да еще Марк Твен. Этих писателей я читала и перечитывала, многое знала наизусть, никогда не заучивая на память, что знала в детские годы, то помню и до сих пор. И мысленно сыграла в своей жизни две роли — Мавку, русалку из «Лicoвoi пiснi» Леси Украинки, и пушкинскую барышню-крестьянку. Неточно было бы сказать, что я мысленно сыграла эти роли — я просто была ими, дополняя и дописывая сюжеты в своем воображении. Итак, литературу как школьный предмет я не любила, зато я любила — просто до влюбленности нашу преподавательницу литературы, у которой до войны была любимая ученица Дина. Рахиль Лазаревна часто вдохновенно рассказывала нам о ней — как эта девушка хотела быть учительницей и преподавать литературу в школе. Дина во время войны добровольно пошла в армию и погибла, оставив по себе в сердце бездетной Рахили Лазаревны незаживающую рану. Не думаю, чтобы я просто ревновала к Дине, но я, видимо, надеялась заменить ее и тем утешить Рахиль Лазаревну. Во всем сравняться с Диной мне, конечно, не удастся, да и война-то кончилась, но я могу повторить ее хотя бы до гибели. А для этого надо пойти на филологический факультет, чтобы стать учительницей и сеять разумное, доброе, вечное…