Евгения Кацева - Мой личный военный трофей

Но это было потом. А тогда, когда в начале января 1943 года меня вызвали к командиру части, капитану третьего ранга Подошкину, я со страхом думала: “Господи, что я опять натворила?”. Дело в том, что незадолго до этого я уже имела неприятность: к нам прибыло высокое начальство из Москвы, я как раз стояла на вахте. Они шествовали мимо меня, приветствуя по-военному; я же каждому с милой улыбкой отвечала: “Добрый день!”. Наивысший чин, вице-адмирал Воронцов, строго обратился к моему начальнику: “Что, капитан третьего ранга, рука у вашего вахтенного не поднимается?”. “Будет подниматься, товарищ вице-адмирал!” — отрапортовал Подошкин голосом, в котором слышалось по крайней мере трое суток “губы”. Но поскольку инспекция прошла удачно, я отделалась легким укором успокоившегося шефа: “Женя, Женя, как же вы меня подвели!”.

Что сулит на этот раз вызов к начальству? Я вхожу в кабинет, докладываю, кто явился “по вашему приказанию”, и застываю по стойке “смирно”. Подошкин стоя зачитывает: “Пламенный новогодний привет незабываемой девушке инструктору”, с резолюцией вице-адмирала: “Доложить старшине второй статьи Кацевой”. “Она жива, моя Линда [1] жива!” — всхлипнула я, сразу представив себе, что специально для этого привета она отправилась зимней ночью в лес, разложила свое радиохозяйство, — как же одиноко ей было… Это была предпоследняя ее шифровка, передатчик был уже запеленгован, вскоре ее схватили и расстреляли.

Спустя два десятилетия, после присвоения Леэн звания Героя, в книге о ней текст шифровки был видоизменен, дабы придать ему более патриотическое звучание: место “незабываемой девушки инструктора” заняла “незабываемая Родина”. Хотя, строго говоря, когда эта Родина могла успеть стать для молодой эстонки “незабываемой”, раз Эстония была включена в состав Советского Союза лишь в 1940 году?

Да, вот что, на всякий случай сообщаю: текст радиограммы был неоднократно опубликован: в прессе — в подлинном, в книге — в искаженном виде, — так что никакой военной тайны я здесь не выдаю.

Несколько слов об упомянутом вице-адмирале Михаиле Александровиче Воронцове. Он был последним военно-морским атташе в нашем посольстве в Германии (послом, как известно, был Деканозов). До самого начала войны он настойчиво посылал донесения о предстоящем нападении на Советский Союз, — на них, как и на донесения других информированных людей, никто, разумеется, не обращал внимания: не мог же “друг” Гитлер предать Сталина!

Михаил Воронцов был одним из последних, кто покинул Берлин, когда война разразилась. Годы спустя он навестил меня в редакции журнала “Вопросы литературы”, принес воспоминания о последних своих неделях в Берлине. Они были очень интересны, но никак не подходили для “Вопросов литературы”. Я позвонила завотделом публицистики “Знамени” и направила туда автора. Но там, вероятно, не хотели лишних хлопот с цензурой. Вскоре автор умер, что стало с рукописью — мне неизвестно. Может быть, это знает его сын — известный дипломат Юлий Михайлович Воронцов? Сейчас с публикацией проблем бы не было, но и былого интереса это, вероятно, уже не представило бы.

Германия

Начало мая 45-го. Вдоль побережья, через Кронштадт, Таллин, Кёнигсберг, Банзин до Херингсдорфа — предпоследнего места моей дислокации.

В Кёнигсберге было тихо. Войска уже прошли. Город казался вымершим. На улицах ни единой души, всюду только обрывки тряпья, осколки битой посуды. Приказ Сталина — мародеров и насильников расстреливать на месте — исполнялся, как всегда все его приказы, неукоснительно. Но несколько дней, прошедших до его издания, причинили образу нашего солдата несказанный вред. И до сих пор об этих днях ходят зловещие рассказы.

В скольких книгах, не только немецких авторов, они были описаны, порой в многократном преувеличении, словно это были не считанные дни, хоть и очень страшные, особенно для женщин, а долгие годы, годы, когда наши солдаты шли, наоборот, по родной выжженной испакощенной земле. Может быть, если бы мы сами признали и объяснили это, кошмарные легенды не получили бы такого распространения, не сеяли бы страх и ужас перед советским солдатом, зачастую затмевая принесенное им благо — мир. Многие годы эта тема была у нас под таким строгим табу, что мы не только сами не писали об этом, но вычеркивали соответствующие места в прекрасных книгах немецких писателей-антифашистов, всей душой благодарных нашей армии за разгром фашизма.