И никуда от своего любимого дела не уйдет, и незачем ему уходить… Пробовали уже Досаева «выдвинуть». Вернулся как-то он с очередных курсов, а тут механик в отпуск уходит, и у Петра Алексеевича давление повысилось, врачи рекомендуют временно перейти на работу полегче. Ну, и уговорил начальник: «Побудь пока механиком, там посмотрим»…
— Ох, намаялся же я на этой легкости! — вспоминает Досаев. — Извелся. Сто единиц машин, ты уже не механик, а сам у себя посыльный! Бегаешь, но толку от тебя мало: ведь если у кого-нибудь в моторе, скажем, нелады, я же не полезу, я в костюмчике! Только и слышишь: та машина не работала, эта ушла, и никто не знает, что с ней… Дождался своего отпускника. Нет, говорю, спасибо за легкость, возьмите свои бобочки, а меня пустите на мой бульдозер!
Никто не назовет Досаева добреньким, хоть и добрый он человек по натуре. И люди с ним хорошие, пусть кто и ошибется, взыскать можно, а так — хороши! Почему бы это в каждом человеке ему открывается хорошее?
На активе ли, на собрании, либо просто на улице много знакомых встречает Петр Алексеевич — двадцать с лишним лет в одном коллективе! Если кому понадобится Досаев — пожалуйста, вот он, весь тут. У него к кому-нибудь претензия, всегда выскажет, хоть тому же Борису Кашунину — тоже давний знакомый, тоже хороший человек. Когда-то пришел в Управление механизации из горкома комсомола, бегал в болотных сапогах от машины к машине… Подойдет, бывало, в чем нужно убедит, а если, скажем, гусеница у бульдозера расстегнется — ничего, и в грязь полезет, застегнет.
Если нужно, поговорит Досаев и с начальником стройки Н. Ф. Семизоровым или с главным инженером Д. В. Еремеевым, не только по старой дружбе, но по праву рабочего человека. Ездил как-то на завод принимать тракторы. И там, говорят, совсем новые для него конструкторы уважительно его замечания выслушали и учли.
На берегу Волги он родился, Волгой вспоен и вскормлен, в нем и сила богатырского края, и размах его, и кажущаяся медлительность… Ведь и в самой реке-матушке не сразу угадаешь ее исполинскую силу. А взглянешь на стремнину за гидростанцией, на высокие провода, рассекшие само небо, — поймешь.
Образцы трудового героизма и широту мышления показали на берегах Волги рабочий класс великой страны и плоть от плоти его — техническая интеллигенция. Показали зрелость.
Посреди сквера на площади перед Управлением «Куйбышевгидростроя» монтажники сваривали из стальных фермочек нечто круглое столь внушительных размеров, что выглянув из окна парткома, Суворов спросил у меня:
— Как вы думаете, не попадет нам за это сооружение?
— А что это за каркас?
— Вроде Доски почета… Для портретов передовиков. Что-то уж больно грандиозно получается, впору себе на себя жаловаться: гляди, народный контроль, до чего партком додумался!
— Пожалуй, немного переборщили, — согласился я. — Но ведь дело-то нужное, да и организация у вас гигантская, двадцать лет существующая! Наверно, можно позволить себе и такое.
А когда через неделю я снова пришел на эту площадь, мне в глаза бросилась серая с красным башенка, увенчанная высокой призмой с призывом «Слава труду!» Надпись, идущая по кругу, по карнизу гласила: «Передовики и новаторы «Куйбышевгидростроя». И знакомые лица смотрели на меня с огромных фотографий.
Обходя башенку по кругу, я постоял возле портрета Петра Досаева, радуясь, что и тут встретился с ним. А еще больше, признаться, обрадовался фотографии, которой могло здесь и не оказаться: высокий лоб, гладко зачесанные редеющие волосы, взгляд внимательный, напряженный, несмотря на широкую улыбку, Золотая Звезда на лацкане пиджака. Подпись: «Клементьев Василий Михайлович, бригадир слесарей Управления механизации, Герой Социалистического Труда».
Тут же из диспетчерской КГС звоню Клементьеву:
— Поздравляю, Василий Михайлович!
И осекся: есть ли с чем поздравить, поймет ли меня он, столь славный былыми своими трудовыми делами? Может быть, Клементьеву и дела нет, висит его портрет на Доске почета или отсутствует?
Но Василий Михайлович отвечает радостно:
— Спасибо, видал. Вспомнили все-таки, уважили! А на днях у нас в Управлении механизации партсобрание было, так меня и в президиум выбрали! Жаркое было собрание, но ничего, во всех своих делах разобрались… А у вас какие успехи?
— Дописываю книгу. Теперь хотел бы показать вам все, что в ней о вашей семье написано, может, что-нибудь неверно?
Читать дальше