Валентин Рушкис - Высокий счет

— До завтра!

Мы помчались к городу, но метров через триста мотор «Москвича» опять замолк. Лилин брат снова цепляет трос, Кочет снова дает задний ход. Лиля шепчет мужу нечто уничтожающее, тот заводит свою машину — отчаянно, на одном самолюбии, — и мы снова мчимся вперед… до следующей остановки.

Вот уже окраина города, до коттеджа Алексея Николаевича рукой подать. Но главный почти трагически упрашивает:

— Не оставляйте меня!

Едем дальше, в соцгород, и, словно лошадь, учуяв, что дом близко, больше «Москвич» не останавливается.

Только в третьем часу ночи возвращаемся в коттедж Кочета. Ноги у нас мокрые, у Алексея Николаевича опять разболелся зуб и еще полчаса мешает ему уснуть. А уже в шесть утра Кочет делает зарядку и в семь, держась за щеку, спускается в сад, издали услышав шум подъезжающей дежурки.

— Не забудь про автобус! — вслед за отцом выскакивает на крыльцо Сережа: — Мы приедем за металлоломом!

Через несколько минут уходят и остальные. Долговязый Сергей идет по-отцовски, чуть наклонясь вперед, уверенно ставит ноги на сухую сегодня, тронутую первым морозцем дорожку. За ним выходит узколицая Ирина с Лидией Васильевной, еще по-утреннему бодрой, без одышки, без болей в сердце, так часто обнаруживающихся к концу дня. В доме, кроме меня, остается только Софья Емельяновна. Она спешно моет и прибирает посуду, ловко проходит тряпкой по мебели, вытряхнув окурки из египетской пепельницы, старательно протирает стерегущего ее латунного сфинкса (нашел же Алеша что привезти, из Арабской Республики!).

Когда Кочет вернулся из Асуана, бывало, примется рассказывать о Египте, а все норовит свернуть на бетон да стройку. Нет, конечно, оглядел Алеша и все другое, фотографий наснимал, показывал их: пирамиды, пальмы, набережные, снял даже футболистов — как они молятся аллаху перед матчем. Привез кокосовый орех и огромную, под стать ему, раковину. Но главное — орден и вот такое свидетельство к нему:

«Во имя Бога Милостивого и Милосердного,

От Гамаля Абдель Насера, Президента Объединенной Арабской Республики, мистеру Алексею Н. Кочету…»

Алеша еще волновался — удобно ли коммунисту получать награды во имя господа бога?

«…Высоко оценивая Ваше плодотворное участие и большие заслуги в строительстве Высотной плотины, награждаем Вас орденом Республики второго класса…»

И год поставили — 1384, подумать только! Так и написано: «Аль-Мохаррам, 1 дня месяца года тысяча триста восемьдесят четвертого Хиджры». Правда, и по-нашему добавлено: 16 мая 1964 года. Вот до чего — в тех местах и годам счет иной, незнакомый…

Да, Алеша побывал и там. А у самой Софьи Емельяновны один маршрут: Волга — Алтай и обратно. В войну довелось с берегов родной Волги перебраться в Сибирь, потом одна четверых детей поднимала. Когда младшая дочь, Галя, вышла замуж и уговаривала вернуться к ней в Тольятти, Софья Емельяновна собралась не быстро — прижилась на Горном Алтае. Хоть в недоброе время туда попали, а все вокруг стало близким и знакомым. Три года в детском саду работала, три — в пекарне, потом в столовой… Все на людях, все для людей. Вот и ездит туда. Из дому — домой. Видно, не там у человека дом, где ему родиться выпало, а там, где оставил он больше труда и сердца. И если щедро вкладываешь сердце во все свои дела, дом твой будет везде, где ты был, где есть и где будешь.

Софья Емельяновна собирает в огороде остатки помидоров, слегка опушенных инеем, но еще крепеньких, без единого пятнышка. И снова бегут раздумья: могли бы Сережа с Иришкой помочь родителям в огороде, не так уж заняты уроками. Алексей еще меньше был, а сколько всего делал! Иной раз упрашивала: отдохни! И сестры его росли работящими, никого понуждать не приходилось. Время, что ли, было другое?

Да, время было тяжкое, а дети росли надежные, помощники. Как бы объяснить нынешним, чтобы поняли, в каких муках поднялось наше богатство, чтобы не сорили им, а приумножали? Вот Алеша — тот все понимает. Много всяких трудов перенес, и всегда у него работа была нелегкая — вспомнить только гидростанцию, сколько он там земли своими ногами перебродил-перемесил! И сейчас трудно ему приходится, ой, трудно… Не пожалуется, характер не тот. Но материнское-то сердце разве обманешь?

Я прощаюсь:

— Спасибо, Софья Емельяновна! За все. Всего вам доброго!

Иду на пляж отыскивать домик Бойцовых. У дороги, за решетчатым забором, вдоль которого уже вровень с ним вытянулись молоденькие клены, — знакомый коттедж, где над крыльцом раскинула легкие ветви белая акация. Лишь однажды она расцвела осенью, не вовремя, и тогда каждое ее соцветие изумляло и радовало. Чудесны запоздалые цветы. Увы, обреченные: их настигнет зима.